Один против всех

— «Скорую»! «Скорую» вызывай! — приказал Шевцов оперативнику, бежавшему следом. — Перевяжите чем-нибудь, только не своими бродяжьими лохмотьями. Держись, — строго прокричал он и ободряюще улыбнулся. Но чувствовал, как губы сковала непонятная судорога, и единственное, что он сумел сделать, так это слегка разлепить их.

Следующий выстрел раздался совсем далеко.

— Торопись, — проговорил Васильчиков, слабея, — он может уйти.

Шевцов подбросил свое легкое тело еще на один пролет. На последнем этаже, уткнувшись металлическими поручнями в потолок, была укреплена лестница, ведущая на чердак. Люк распахнут.

Так и дохнуло с поднебесья погребальным холодом.

Шевцов прыгнул на лестницу и, стремительно перебирая ногами, взобрался наверх. В лицо ударило многолетней пылью, только что потревоженной, под ногами — хруст керамзита. Безобидно дзинькнула у правого уха пуля, чуть опалив жаром, и зловеще шлепнулась в стену.

Пнув дверь, Куликов выскочил на крышу.

Не разбирая дороги, Шевцов устремился следом. Теперь на Куликове не было плаща — вздутым комом он валялся в нескольких шагах. Кулик обернулся в тот самый момент, когда Шевцов ступил на крышу. На лице вора промелькнула недобрая улыбка, какую встретишь разве что у чертей, перед тем как они опустят грешника головой в кипящую смолу. Роль дьявола Кулику удалась вполне. Вадим увидел, как ствол пистолета ужасным неподвижным зрачком смотрел прямо ему в переносицу. До забвения оставались какие-то мгновения — вспышка, полет пули, и все! И бездыханное распластанное тело с огромной дырой в башке застынет на старой проржавленной крыше. Майор Шевцов осознавал, что у него нет времени, чтобы упасть или спрятаться за вентиляционную трубу, и уж тем более нереально нацелить пистолет на врага. Шевцов знал, что он умрет раньше, чем сделает следующее движение. И единственное, что ему останется, так это покорно наблюдать за зловещим полетом пули. В это мгновение у него необычайно обострился слух, и он отчетливо, среди нагромождения шумов, различил даже воркование голубей за несколько кварталов от этого места, а зрение, подобно мощнейшей современной оптике, усилилось многократно и приблизило к нему детали строений за несколько километров, в окнах домов, находящихся от него в пятистах метрах, он различал женщин, поливающих цветы, и целующиеся парочки. В этой общей панораме открывшихся возможностей он увидел, как у Кулика побелели фаланги указательного пальца. «Такое острое восприятие всегда бывает перед смертью», — без особого сожаления подумал он. Щелчок, раздавшийся мгновением позже, напоминал грохот разорвавшегося снаряда, — у Куликова кончились патроны! В долю секунды у того промелькнула гамма чувств, среди них преобладала досада. Уяснив, что проиграл, Куликов брезгливо отбросил оружие в сторону и, потеряв интерес к происходящему, подставив спину, неторопливо пошел по крыше.

— Стоять! — кричал Шевцов. — Стоять, буду стрелять! — Он чувствовал, что еще секунда, и, пуля за пулей, он расстреляет патроны в расслабленную спину преступника.

Похоже, Куликов его не боялся и даже не считал серьезным соперником. Вот здесь он здорово ошибается.

— Не ори, голубей распугаешь, — строго предупредил Куликов.

То, что произошло дальше, не поддавалось анализу: он вдруг подошел к самому краю крыши, сел, свесив ноги вниз, и, достав пачку «Кента», с удовольствием задымил. Куликов проделал это с такой небрежностью, будто специально забрался на двадцатиметровую высоту, чтобы поплевать на далекий асфальт и, подняв лицо к небу, пустить струйку дыма под одеяние пролетающих мимо ангелов.

Шевцовым овладела легкая дрожь. Прежде подобной слабости он за собой не замечал. Майор едва удерживался от желания пнуть нахала концом ботинка в шею и отправить его в свободный полет, чтобы он составил компанию вспугнутым голубям.

— Встать! — закричал Шевцов, приближаясь к опасному краю.

Внизу на карету «Скорой помощи» загружали капитана Васильчикова. Простыня наполовину закрывала тело Олега — значит, живой.

— Ну чего ты разоряешься, майор? — дружелюбно поинтересовался Куликов, сцеживая накопившуюся слюну вниз. — Дай сигарету докурить. А то, если хочешь, рядом присаживайся. — Он вытащил из кармана пачку и, протянув ее Шевцову, проговорил: — Угощаю, майор, не стесняйся! Халява!

— Встать! — вновь настойчиво повторил Шевцов, видя, как два дюжих санитара уже уложили капитана, а врач что-то крикнул стоящим рядом милиционерам и юркнул в чрево машины. Вспыхнул маячок, и «Скорая помощь» тревожно завыла, заставив сжаться его душу.

Остальные оперативники громко топали на чердаке.

Шевцов вдруг осознал, что у него нет власти над этим человеком. И никакая сила не способна согнать его с этого края.

— А ты ведь боишься меня, майор, — удовлетворенно протянул Куликов, с тоской осматривая бездну.

Неожиданно Вадиму пришла мысль, что Куликов — это не что иное, как его собственное искривленное отображение.