Один счастливый остров

Юдит подменяла в хлеву Сив и Вальдемара из Вестергорда, которые уехали на несколько дней; утром и вечером она отправлялась на Фагерё, чтобы подоить коров, и эта работа ей нравилась. Накануне вечером, причалив в Тунхамне, она увидела нечто необычное: у гавани стоял трактор Коробейника с прицепом, откуда сам Коробейник и его сыновья выгружали деревянные ящики — простые, из необструганных досок, длиной в метр. Юдит, стоящей на пристани, показалось, что она даже чует запах сосновой смолы и свежей древесины. Коробейник и сыновья носили ящики на дальнюю часть площадки при гавани, отгороженную белой строительной пленкой.

Юдит пришвартовала лодку, вывела мопед с прицепом из сарайчика Готфрида и отправилась прочь. Странному занятию Коробейника в свое время будет дано объяснение, а пока в нашем рассказе речь вдет о Юдит и о том, как на следующее утро она вернулась на Аспшер, подоив коров в Вестергорде и выпустив их на пастбище, а девочка не встретила ее на причале. И дома девочки тоже не было — ни в ее комнате, ни в туалете, нигде; Юдит искала ее в лодочном сарае, в пустом хлеву и в бане, но и там девочки не оказалось.

— Анна! Анна! — кричала Юдит. Анной звали девочку.

Юдит вслушивалась, ожидая ответа, но слышала только крики чаек, гул моря и тяжелые удары прибоя о скалы.

Смертная тоска вонзила красный клюв в грудь Юдит.

Она дико озиралась по сторонам, словно охваченная паникой. Затем заставила себя сделать глубокий вдох и спокойно, серьезно подумать, перебрав все возможности. А их было немного: лодка с подвесным мотором была в гавани, да девочка и не отправилась бы в море одна. Она ловкая, как коза, и все скалы и расщелины Аспшера знает как свои пять пальцев. У берега она осторожна. Значит, просто прячется, решила подшутить — так говорила себе Юдит.

Она взобралась на холм за домом, на самую высокую точку Аспшера; сердце колотилось, страх пронзал грудь раз за разом. Откуда взялась эта острая смертная тоска?

Аспшер — небольшой остров. Юдит нашла девочку довольно быстро.

Она была на мысу в южной части острова, куда обычно не ходила — южная оконечность была сплошь обрывами и осколками скал. Здесь было царство гагарок: словно ворчливые пожилые господа в черных фраках и накрахмаленных рубашках, они стояли на выступах скал и камнях, спокойные, исполненные достоинства. На девочку они не обращали ни малейшего внимания, будто понимая, что она не опасна.

Девочка сидела на плоском камне почти у самой воды и держала в руках что-то обмотанное шалью — русской шалью с печатным рисунком из роз и длинной бахромой. Эта шаль была у девочки, когда Юдит взяла ее к себе. Шаль принадлежала матери девочки.

Гагарки забеспокоились, заметив Юдит: их хрюкающие, словно обиженные голоса стали громче. Девочка даже не взглянула на Юдит, она сидела, склонив голову над свертком, который прижала к груди, и чуть покачиваясь. Она чуть слышно напевала.

«Наверное, нашла на берегу куклу, — подумала Юдит. — Прибитую к берегу куклу с белой фарфоровой головой. Играет, хоть и великовата для игр. Впрочем, она ведь как дитя. Нельзя на нее сердиться».

Так думала Юдит. Но, не успев домыслить, она увидела, что ошибается.

К груди девочка прижимала вовсе не куклу.

Наверное, Юдит закричала.

Гагарки взметнулись в воздух, будто черные ракеты, и понеслись прочь над морем, со свистом рассекая воздух крыльями. Девочка подняла голову и почти сердито произнесла:

— Ты спугнула птиц.

Юдит перевела дыхание, в горле саднило. Она оперлась о скалу. Ей с трудом удалось стать обычной Юдит.

— Ты где нашла — это? — наконец спросила она, почувствовав, что голос уже не сорвется.

— Она лежала в воде. Вы уехали, а я слышу — чайки кричат, дай, думаю, пойду посмотрю.

Юдит присела на корточки рядом с девочкой, облизнула губы. Девочка мягко покачивала тельце, завернутое в шаль, и ее глаза, необычайно большие, непривычно сверкали. В складках шали виднелась маленькая ручка — маленькие пальчики, крошечные ноготки.

— Анна, ты понимаешь… ты понимаешь, что это такое?

— Чего ж тут не понять? — огрызнулась девочка, поразив Юдит тоном, прежде неслыханным. — Ребенок мертвый.

— Тс-с-с! Не говори так. Слова какие ужасные.

— Как думаете, сколько ей? И года, поди, не было.

— Анна, послушай!

— Кто ж с ней это сотворил? Зачем же крошечке такой помирать, зачем ее в море бросили? Вся жизнь была впереди! Скажите, Юдит, зачем?

— Слушай меня, а то по щекам нашлепаю! — завопила Юдит.

Девочка умолкла. Она смотрела на Юдит большими, сверкающими, какими-то новыми глазами, не отводя взгляда. И Юдит стало ясно — девочке больше не страшно.

Уже занесенная над девочкой рука медленно опустилась, как флаг, который приспускают к ночи. Юдит сидела перед девочкой на корточках, а та говорила:

— Я ж только хотела посидеть тут, подержать ее. Она ж одна-одинешенька, маленькая такая. Как ее звать, никто не знает, а мама далеко. Может, и мама умерла. Ничем-то мы помочь ей не можем, только побаюкать напоследок. Кто-то ведь должен позаботиться. Разве нет, а?