Один счастливый остров

Осмелившись посмотреть в глаза Риггерту фон Хаартману, Гита и в самом деле увидела сомнение, но вдобавок к нему что-то другое — что-то, чего она не смогла бы выразить словами: желание хотя бы проверить услышанное, прежде чем полностью отвергнуть.

— Я, как уже сказано, юрист, а юристы предпочитают придерживаться фактов, — сказал он.

— Если допустить, что то, о чем ты говоришь, произошло на самом деле, что люди исчезают…

У них на юге ведь есть власти, есть регистрация населения. Если бы люди пропадали, кто-нибудь заявил бы об этом в полицию. Начались бы расследования. Вскоре этим заинтересовались бы журналисты.

— Но если предположить, что ни у кого из этих людей не было семьи, которая могла бы заявить в полицию? Или родным нет дела? И у нас случается, что люди умирают и лежат у себя дома по нескольку месяцев и никто о них не вспоминает.

— Ну да, такое бывает. Но несколько сотен пропавших… Трудно поверить, что такое произошло и никто не заметил.

— Но можно, — парировала Гита.

За окном двигались воздушные массы, шумная песня ветра и берез во дворе проникала на веранду сквозь закрытые окна, вновь подчеркивая повисшее молчание. Риггерт фон Хаартман встал, принес масляную лампу, чиркнул спичкой; крошечное пламя фитиля сначала беспокойно дрожало, но, поймав струю воздуха, вытянулось, пожелтело и стало ровным.

Она вертела в руках бокал; стекло поймало желтый отблеск масляной лампы, высветивший отпечаток губ, — это отчего-то показалось ей неприятным.

— Если есть простой способ избавиться от ненужных людей, которые не годятся ни для работы на производстве, ни в качестве потребителей, — сказала Гита, размышляя вслух, — от тех, кто является грузом для общества… то это обойдется дешевле, чем выплачивать социальные пособия и пенсии. Многие состоятельные люди наверняка одобрили бы такое решение.

Он долго не сводил с нее взгляда.

— Ты серьезно?

— Не знаю, — вздохнула она. — Правда не знаю… Но ведь раньше иногда социальные проблемы решались таким способом… Ни для кого не секрет, что владельцы магазинов в больших городах третьего мира нанимают бригады убийц, чтобы избавиться от беспризорников, которые клянчат деньги у входов в их магазины. В Центральной Америке регулярно убивают рабочих банановых плантаций, которые протестуют против предприятий-владельцев. Десятки тысяч индийских крестьян совершили самоубийство, потому что им не по карману генно-модифицированная рассада, без которой они не могут прокормить свои семьи. И никто не бьет в набат. А когда американцам понадобился остров Диего-Гарсия под авиабазу в Индийском океане, что они тогда сделали? Депортировали все население, а потом двадцать лет врали об этом… Кстати, эти люди — те, чьи трупы оказались на Фагерё: может быть, их не собирались убивать? Может быть, их решили депортировать, как население Диего-Гарсии? Но план сорвался. Может быть, судно пошло ко дну. Они утонули. А говорить об этом было запрещено — ведь это бросило бы тень на власти страны. Пришлось отрицать. Возможно, все было именно так.

Она слышала, что говорит на повышенных тонах, резко. Не договорив, она замолчала, слова безнадежно повисли в воздухе.

Ветер кинул горсть дождевых капель в стекла веранды.

Мотылек неподвижно сидел на прежнем месте. Гите захотелось протянуть руку, коснуться его, чтобы улетел.

После продолжительного молчания он произнес:

— В последнем письме ты писала… будто ты не веришь, что компьютер пропал случайно?

Вопрос застал Гиту врасплох. Облокотившись на край стола, она сплела пальцы, потерла одну ладонь о другую. Не найдя в себе сил ответить, она кивнула.

— Это произошло до или после того, как ты говорила с той правозащитницей… Анной Миллер?

— После, — выдавила она.

Он снова умолк, глядя в стол.

— Знаешь, Гита… Я тоже не верю в то, что компьютер украли случайно, — произнес он наконец.

ПОСЛЕДНИЙ ВИЗИТ В «АМЕРИКЭН БАР»

Автор и читатель в последний раз переступают порог «Америкэн бар». У стойки мы заказываем по пиву — сейчас здесь «счастливые часы», пиво стоит три евро за бокал. Можно выпить лимонада или другого безалкогольного напитка, если бочковое пиво Коробейника по какой-то причине неугодно. Мы берем бокалы и садимся в закуток. Кто-то угостил джук-бокс, знаменитый «Вурлицер», монеткой, и тот играет «(I Can’t get no) Satisfaction» «Роллинг стоунз».

Порывистый северный ветер принес на Фагерё обильный дождь. Капли исполняют партию ударных на жестяной крыше бара, вода стекает вниз жемчужным занавесом перед окном, выходящим на пустынную террасу, где сложенные рекламные зонтики дрожат от порывов ветра, пытаясь вытряхнуть воду из складок. До вечера еще далеко. В баре царит спокойствие. Несколько незнакомцев собрались в другом закутке, чтобы выпить по первому на сегодня пиву; они тихо беседуют, над головами тает серо-голубой табачный дым. Подростки в расшнурованных кроссовках и мешковатых джинсах сгрудились у игры «флиппер», погрузившись в собственный мир позвякиваний, стука и мигающих огоньков. Больше посетителей в заведении Коробейника в данный момент нет.