Один шаг

На ее удивление мотор сразу завелся, затарахтел, и она, вздохнув, храбро взгромоздилась на неудобное сиденье.

– Осторожно, не попорти машину! – крикнул вдогонку Тимофей Иванович. Прикрыв ладонью глаза, он смотрел, как, виляя по большаку, удалялась маленькая фигурка Раи.

– Гляжу, все при деле, одни мы загораем, – добродушно усмехнулся первый пилот, подходя к крылечку. – Я, конечно, извиняюсь, – он смущенно кашлянул в кулак, – может, и неудобно говорить при докторе, как бы не подумал, что к нему уважения нету, только я скажу, что в наших краях никто лучше Северьяна Нилыча ребят не лечит.

– Что верно, то верно, – согласился Тимофей Иванович.

– Кто это? – оживился доктор.

– Коротков фамилия, может, слышали?

– Нет, не слышал.

– Он в Междуречье живет, – сказал доктору инструктор райкома.

– Сестренку мою Таньку вылечил, – блеснул зубами Саша. – Наши отказались от нее, а он вылечил. На самолете привозили.

– Отсюда аккурат десять минут лету, – пробасил пилот, хотя все, кроме, может быть, доктора, хорошо знали, сколько лету от Вязовска до Междуречья.

– Это ты оставь! – погрозил пилоту глазами Тимофей Иванович.

– Да я так, – протянул пилот, – между прочим...

– То-то ж! – Тимофей Иванович задумался. Рядом о чем-то говорили, спорили, а он морщил лоб и теребил пальцами костлявый подбородок.

– Опасно, как бы на рыбалку не вышел, – сказал он сам себе.

– Телефон однако рядом, – тоже будто для одного себя заметил пилот.

– Да ну вас, – обозлился Тимофей Иванович. – В воскресенье его все равно дома не застанешь...

– У врачей не бывает воскресений, – рассеянно сказал доктор.

– Как это не бывает? – бухгалтер оживился. – Вот у нас врач Дмитрий Андреевич, хирург, между прочим, так он, чуть воскресенье или праздничек какой, обязательно на охоту ездит. У него «Москвич», последний выпуск. В позапрошлом году купил. В апреле или в мае? Точно не помнишь, Тимофей Иванович?

Доктор, очевидно, был прав: несмотря на воскресенье, телефонистка нашла Северьяна Нилыча в больнице.

– Северьян Нилыч? Здравствуйте. Из Вязовского райкома партии Рязанов беспокоит. С просьбой к вам. Через полчаса в аэропорт... – да нет, в наш, вязовский... доставят больную девочку... осложнение после полиомиелита. Тут у нас доктор... Очень просит проконсультировать, хотя бы заочно. Что?.. Хотите лично посмотреть больную? Да, но...

Пилот поднял кверху две свои пятерни с растопыренными веером пальцами: десять минут лету.

– Простите, Северьян Нилыч. – Инструктор перешел на шепот. – Хочет сам посмотреть больную. Что будем делать?

Пилот и начальник порта переглянулись.

– Ну, – торопил инструктор.

– Эх, ладно. – Тимофей Иванович с отчаянием махнул рукой. – Семь бед – один ответ...

Рязанов кивнул. – Ясно!.. Нет, это я не вам... В общем так, Северьян Нилыч: если вы согласны, минут через десяток самолет будет в Междуречье. Что? Выезжаете в аэропорт? Огромное вам спасибо.

– Порядок! – Пилот, улыбаясь, вытянулся перед Тимофеем Ивановичем. – Разрешите выполнять?

– Ну вот, теперь и вовсе не улетишь! – взвизгнул заведующий горкомхозом. – Я буду жаловаться! У меня срочное поручение председателя райисполкома...

Рязанов рассмеялся. – Наверное, записка. Иван Петрович своей дочке просил передать. Угадал?

– А что? – сник заведующий горкомхозом.

Потянулись минуты.

Для каждого они бежали по-разному: медленнее всего для Кулябко («Безобразие! Послали самолет, еще застрянет в Междуречье!») и быстрее всего для доктора («Вот уже полтора часа прошло, а карета скорой помощи все еще где-то трясется на ухабах!»).

Тимофей Иванович не ощущал движения времени вовсе, слишком много неожиданностей обрушилось на его голову.

«Девчонка запропастилась, – ворчал он про себя. – Вот угробит мотоцикл, а что с нее возьмешь? Путного багажа и то нету!». Вздыхая, он бросал взгляд на поношенный фибровый чемодан, перетянутый матерчатыми ремнями.

Дорога в город по-прежнему была пуста. Тимофей Иванович скользил глазами по глинистой рыжей насыпи, по редким соснам вдоль нее, чуть задерживался на мостике через речку и останавливался на зеленой пене садов, на единственной на весь город заводской трубе сушильного комбината, где проходила практику Рая, и обезглавленных древних церквах, венчавших Вязовск.

Он любил, отправив самолет рано утром, вот так молча смотреть на свой городок, где родился, вырос сам и вырастил детей, смотреть и вспоминать жизнь и уже по-стариковски задумываться – хорошо она прошла или не очень. Но сейчас было не до этого, и он заторопился в свою каморку «слушать воздух».

– Понял вас отлично, семьдесят два – пятнадцать, – через минуту говорил Тимофей Иванович с некоторой тревогой в голосе. – Посадку разрешаю... Ну и влетит же нам с тобой, Никита, по первое число!

Пилот рассмеялся. – За доброе дело-то?

– А ты полагаешь, за доброе не влетает? Еще как!