Один шаг

Таким двором был двор полковника Рубца, населенный многочисленной дворней – сорок человек, – выписанной из Стародубского уезда. Дворня работала, поддерживала порядок на усадьбе и доглядывала за восьмью господскими детьми, из которых будущий музыкант был пятым.

Не было того дня, чтобы в доме не становились на постой незнакомые люди. Маленький Рубец охотно убегал в застольную, где босоногие странники в рубищах рассказывали об Иерусалиме, Соловках или Валааме, сказочники сочиняли истории, одну страшнее другой, а слепые кобзари перебирали струны худыми руками.

«Из детства я любил простой народ, – признавался Рубец в своих автобиографических заметках, – любил слушать всевозможные поверья, остроумные шутки и веселый хохот в девичьих, суеверные рассказы о ведьмах и привидениях и наслаждаться пением песен то протяжных и грустных, то веселых и шуточных».

Медь военных оркестров, торжественные молебны в полку, «думы», услышанные от мудрых лирников, пение дворовых девок в саду, песни няни Варвары над кроватью, когда он несколько месяцев болел ногами, да так, что доктора боялись за его жизнь, – все это действовало ошеломляюще и падало на благодарную почву в душе маленького непоседы.

Потом отец выписал из Вены экспансивного Франца Черни, который начал учить Рубца музыке. Этот молодой чех был в таком восторге от своего ученика, что тот, нарушив традицию дворянских семей, поступил не в кадетский корпус, а в петербургскую консерваторию, как только она открылась в 1862 году.

Около двухсот счастливцев собрались в зале, чтобы послушать вступительную речь директора консерватории Антона Рубинштейна. Рядом с Рубцом сидел принятый сразу на второй курс старший столоначальник департамента министерства юстиции Петр Ильич Чайковский.

Они подружились, были на «ты», играли в одном ученическом оркестре – Чайковский на флейте, а Рубец на барабане, а потом, уже после окончания консерватории, бурно, до хрипоты спорили о музыке. Споры не приносили особой пользы, потому что и тот и другой одинаково понимали высокое назначение искусства и расходились лишь в частностях.

Никаких свидетельств современников об их дружбе не сохранилось. Но есть в Клину, в мемориальном доме-музее Чайковского одна маленькая писулька, которая, по-моему, очень ярко и справедливо говорит об отношениях между Рубцом и Чайковским. Вот она.

«Сердечный, добрый Петр Ильич! В этом году малороссы хотят чествовать Тараса Шевченко... Я прошу тебя написать фантазию на малороссийские темы для оркестра. Чем премного и обяжешь нас, хохлов.

Целую в твои коралловые уста, всегда искренне уважающий и любящий тебя А. Рубец.

18 октября 1893 года».

На эту записку Чайковский не успел ответить, – она была отправлена за семь дней до трагической смерти Петра Ильича.

Рубец подарил Чайковскому несколько музыкальных тем для его фортепьянных сочинений и опер, точно так же, как, не задумываясь, отдал Римскому-Корсакову и Мусоргскому немало из тех песен, которые с великим трудом собирал по всей России. Дуэт из первого действия «Сорочинской ярмарки» написан Мусоргским на мотив украинской народной песни, найденной Рубцом в Черниговской губернии. Хор парубков «Святая неделя – зеленые святки» из оперы Римского-Корсакова «Ночь перед Рождеством» композитор взял из знаменитого сборника Рубца «216 народных украинских напевов».

Он был неудержимо щедр и не жалел ни своих сил, ни своей славы, ни своих денег. На его деньги выучились и стали знаменитыми певцами и музыкантами десятки людей, которых он находил в глухой провинции. Он им писал рекомендательные письма, покупал билет на поезд, совал в руку конверт с деньгами и отправлял в консерваторию.

Рубец работал всю жизнь, упорно и каждодневно, как ломовая лошадь. Он тянул несколько повозок сразу: в консерватории, где провел в общей сложности тридцать три года, в разных институтах, бесплатной музыкальной школе и хоровых классах. Хоровые классы он организовал сам для детей петербургской бедноты. В год там полагалось платить по три рубля, но у многих не было и этого, и Рубец вносил плату из собственного кармана.

Кроме того, он выступал с концертами, одно время пел в Итальянской опере, дирижировал хором, устраивал вечера в пользу голодающих крестьян и вел дневник. Дневник был начат осенью 1862 г. и окончен весной 1895-го. Он исписывал одну за другой толстые общие тетради в клеенчатых переплетах. Почерк у него был округлый и разборчивый.

Тетрадей в конце концов скопилось сорок три, и все эти сорок три он отдал Стасову в Публичную библиотеку на хранение. Вскоре они пропали.