Один шаг между жизнью и смертью

– Я понимаю ваши чувства, Андрей Валентинович, – негромко продолжал Граф. – Очень неприятно обнаруживать, что внутри подаренного вам сладкого плода скрывался смертельный яд. Но тем скорее вы должны понять Таню. Конечно, месть – это не по-христиански, но где вы видели настоящих христиан? Это жестокий мир, господин адвокат. Может быть, вы все-таки скажете, где деньги?

Шубин поднял на него глаза, потом перевел взгляд на Клоуна, по-прежнему стоявшего с поднятой на уровень плеча бритвой. На Таню он не смотрел, но почему-то не сомневался, что она все так же стоит у окна и курит, равнодушно глядя в грязное стекла. Он понял, что Граф был прав: в списках живых адвокат Шубин больше не значился. Глупо было надеяться заболтать Графа или вымолить себе прощение, сказав, где деньги. Да и о каком прощении могла идти речь, когда он уже мертв! Можно было попытаться вымолить себе легкую смерть, и он уже готов был сделать это, но в последний момент в груди горячо толкнулась злоба: сука! Подлая тварь, мерзавка…

Теперь он посмотрел на Таню. Оказалось, что она больше не смотрит в окно. Ее огромные глаза были с большим интересом устремлены на Андрея Валентиновича Шубина, словно он был выставленным на всеобщее обозрение диковинным, хотя и довольно противным с виду зверем. Видимо, чувства Шубина в полной мере отразились в его взгляде, потому что Таня вдруг растянула запекшиеся губы в издевательской улыбке и спросила:

– Сладко тебе было? Знаю, сладко… Я всегда стараюсь, чтобы было сладко, потому что ночь со мной стоит дорого. Скажи ему, где деньги, и я тебя поцелую.., на прощанье.

– Тварь, – сказал Шубин. – Дешевка привокзальная. С бродячей кошкой слаще, чем с тобой, убогая. Не знаю я ни про какие деньги.

Граф кивнул, и Клоун одним плавным движением перетек к изголовью кровати. Шубин понял, что сейчас ему перережут глотку, и зажмурился. Но холодное лезвие неожиданно коснулось кожи не под подбородком, а чуть ниже левого века. Шубин закричал.

В левом глазу возникло странное ощущение: к нему словно приложили пригоршню льда. Через секунду на смену ледяному ожогу пришла немыслимая, разрывающая боль. Не переставая кричать, Шубин открыл глаза и обнаружил, что смотрит только одним глазом. Через мгновение он увидел второй: Клоун держал его в обтянутых тонкой хирургической перчаткой пальцах и медленно поворачивал перед лицом Шубина, как невиданную драгоценность.

Крик Шубина перешел в визг.

Клоун аккуратно положил глаз в захватанный стакан с красным винным ободком на донышке, шагнул влево и оценивающе взвесил на ладони адвокатские гениталии. Таня отвернулась к окну. Один из бандитов вдруг начал стремительно покрываться зеленоватой бледностью. Не дожидаясь естественного финала этого процесса, он зажал рот ладонью и бомбой выскочил в сени. Через мгновение стало слышно, как его рвет на улице.

Шубин визжал, замолкал на мгновение, чтобы набрать в грудь воздуха, и снова начинал визжать. Он пытался заставить себя заговорить, он готов был сказать все, что интересовало Графа, пообещать что угодно и даже выполнить свое обещание, лишь бы прекратился этот ледяной липкий кошмар, но затопившая мозг свинская паника не давала ему произнести ни слова, и все, на что он был способен сейчас, – это визг, очень похожий на тот, что издает крупная свинья под ножом неумелого мясника. Задыхаясь от боли, почти оглохший от собственных воплей, он почувствовал, как края сознания начинает обволакивать густая тьма. Она стремительно ширилась, и вскоре он ощутил себя лежащим на дне колодца, края которого стремительно сдвигались, гася краски и отсекая посторонние звуки. Шубин понял, что теряет сознание, и обрадовался этому. У него даже появилась надежда, что он умрет, не приходя в себя, но те, кто казнил его, были мастерами своего дела.

– Подожди, Клоун, – донесся откуда-то издалека голос Графа. – Ты что, не видишь, что он отъезжает?

Шубин почувствовал укол в левое предплечье, и через несколько мгновений все, от чего он пытался сбежать в забытье, скачком вернулось на место. Свет стал ярким и режущим, запахи лезли со всех сторон, забивая ноздри, звуки грохотали в ушах, боль в изувеченной глазнице пульсировала, заставляя его корчиться подобно раздавленному белому червю. Он глотнул воздуха, собираясь снова закричать, но каким-то чудом совладал со своими голосовыми связками и прохрипел севшим от нечеловеческого напряжения голосом:

– Не надо… Умоляю”. Я все скажу. За домом, под.., под яблоней. Найдете… Мешок из-под удобрений-, умоляю.., нет!

Граф кивнул. Двое бандитов торопливо вышли из дома, прихватив в сенях лопату с испачканным засохшей землей ржавым лезвием. На их лицах было написано облегчение, почти радость, как у двух школьников, которых неожиданно отпустили с контрольной. Вслед им раздался нечеловеческий вопль Шубина – Клоун снова взялся за дело.

– Ох, мать твою, – заметно вздрогнув от этого вопля, сказал один из бандитов, нервно тиская грязный черенок лопаты, – что ж они делают, а?