Один шаг (СИ)

После смерти матери, меня очень быстро попёрли из отцовской фирмы. Точнее она была не только отцовской, их было несколько компаньонов. После смерти родителей мне достался пакет акций, а вот место видимо к нему не прилагалось. Я долго искал работу, куда-то брали, но я быстро вылетал. Знаний им моих видите ли не хватало. Что поделать, коль скоро я в принципе не готовился особо работать. Да и зачем? На счетах были деньги, был отец, было место в фирме…было…Деньги закончились стремительно быстро, за ними пришла очередь акций, потом пришлось сменять квартиру, потом ещё раз и ещё… Я всё урезал свои потребности, но финансы исчезали как вода, попавшая на песок. Очень скоро рядом не оказалось приятелей, а потом и друзей. За пять лет я из заместителя генерального директора опустился до охранника, сменил квартиру из высотки на Котельнической, на мелкую однушку на окраине Москвы. Не надо думать, что я ничего не делал, какое-то время трепыхался, пытался чего-то добиться, но только налетал на стену безразличия. Я налил ещё стакан, было жалко свою потерянную жизнь, я уже никогда из этого не выберусь. Жалею себя? Да жалею, ведь больше никто не жалеет. Когда была жива мать, она меня всегда жалела, и я не позволял себе сдаваться, а сейчас даже стакан никто не подаст буду от жажды подыхать. Да пошли они все! Я скрипнул зубами. На смену жалости к самому себе приходила злоба на весь мир.

А теперь эта соска, которая даже пальцем в своей жизни не пошевелила будет от меня что-то требовать? А не пошла бы она! Уволит, значит уволит. Заведёт дело, да и пусть. Мне уже стало всё равно, как далеко падать. Это моя личная пропасть без дна… Бездна…

Мария

Встреча с Игорем всколыхнула то, что я так долго старалась не вспоминать. Уже наступила ночь, а я сидела на подоконнике и смотрела в окно. С дерева, шаловливый ветер, срывал листы, крутил их, подкидывал вверх и бросал наземь, а я всё смотрела и смотрела на огни города, сквозь эту рваную, желтую занавеску осени. Перед глазами в быстрой перемотке бежали прожитые годы.

Моя семья никогда не была обеспеченной, а после того как мать заработала инвалидность, всё и вовсе покатилось по наклонной. Если до этого выпивал только отец, то теперь за воротник закладывать они начали вместе с матерью. Нехитрое пособие матери по инвалидности растворялось в бутылке с «горькой», мне перепадали жалкие крохи, то что оставалось от закуси. Об одежде мне оставалось лишь мечтать, я очень рано научилась перешивать старые вещи, надставляя свои или ушивая материны, оставшиеся от молодости. Обновки случались архи редко, когда мать случайно трезвела и смотрела в мои голодные глаза, её начинала мучать совесть и тогда мне перепадала какая-нибудь шмотка с китайского рынка или секонд хенда. Мои подростковые годы пришлись на девяностые, когда комиссия по делам несовершеннолетних, как гос. структура загибалась, а потому приструнить моих родителей было некому. По сей день я помнила своё отражение в зеркале: болезненно худая, с синяками под глазами, с кожей обсыпанной угревой сыпью из-за почти помоечного питания, в залатанных вещах с чужого плеча. Назвать тогда меня милой или симпатичной не повернулся бы язык.

Ещё в седьмом классе я поняла, что не хочу так жить. Именно тогда я стала не просто грызть гранит науки, я вгрызалась, готовая сломать зубы, забывая о голоде. Как только мозги варили? Помню таскала не ровные квадратики сахара в школьной столовой с учительского стола, где они лежали в простенькой сахарнице, а дома заваривала крепкий чай, закладывая туда по четыре — пять кусков и пила, чтобы голова фурычила. Как только достигла шестнадцати лет, пошла на почту, устроилась почтальоном, а по вечерам раздавала флаеры, большего мне в силу возраста не доверяли, тогда впервые я начала регулярно питаться. Не нормально, регулярно. Покупала лапшу быстрого приготовления и делила пачку на пополам — два раза поесть, уже хорошо, у меня всегда был хлеб, сахар и чай. На большее не хватало, к одиннадцатому классу приходилось самой покупать учебники. Школу я умудрилась закончить с серебряной медалью, мало того я умудрилась поступить не куда-нибудь, а в Плешку. На первом курсе у меня появилась цель — я сдохну, но у меня будет своё дело.

К восемнадцати годам умер отец, а мать заявив, что я обязана её обеспечивать, пригрозила что в противном случае выгонит меня из квартиры. Конечно я знала, что юридически это сделать было невозможно, но после смерти отца в доме начали появляться сомнительного вида мужики, которые за бутылку могли банально убить, поэтому я пошла мыть подъезды и устроилась посудомойкой в одно кафе. Теперь я могла давать матери денег, покупать необходимые пособия, чтобы учится и откладывать деньги.

На третьем курсе я пошла работать по специальности. Преподаватели чаще всего видели меня лишь на сессиях, но закрывали на это глаза, потому что ни за один ответ я не заслужила оценку ниже пятерки, даже у самых принципиальных.