Один шаг в Зазеркалье. Мистический андеграунд (сборник)

Небольшой будильник на столике разбудил меня в десять часов утра. Я быстро умылся и собрался выскочить из номера – позавтракать, но Джи остановил меня:

– Подожди, не торопись! Сначала убери свой матрац и восстанови обычный вид номера. Местная Марья Васильевна не должна заподозрить, что здесь живет кто-то третий.

– Кто такая Марья Васильевна? – недовольно спросил я.

– Так музыканты, – ответил Шеу, – называют всех работниц обслуживающего персонала.

– А теперь нам пора отправляться к открытой эстраде в парке для подготовки сцены, – сказал Джи, когда я закончил уборку.

Мы вышли на улицу. Когда мы проходили по ажурному мосту через широкую реку Сож, Джи вдруг остановил меня и указал на два небольших катера, белый и черный, которые только что разминулись друг с другом прямо под мостом. Несколько секунд их след на воде выглядел как четко очерченный ромб.

– Запомни этот знак, Гурий. Он указывает, что мы находимся в самом центре новой волны Посвящения.

Мы спустились к реке. Тонкий белый песок шелестел под ногами. Джи разделся и бросился в ледяную воду. Думая, что это скрытый экзамен на юнгу, я, с большой неохотой, тоже разделся и прыгнул за ним. Ощущение шока пронзило меня; от ледяной воды дыхание перехватило; задыхаясь, я с трудом выбрался на берег, с ужасом наблюдая, как Джи удаляется от меня. К моему полному удивлению, он только через полчаса вышел на песок; от его раскрасневшегося тела шел пар. Стряхивая с себя ладонями воду, он произнес:

– Человеческая душа – девственна, женственна, поэтому подлинный мужчина называется «gentilhomme», «gentleman». В каждом из нас присутствуют элементы мужской и женской стихии. Вода – это женский элемент. Купаясь здесь, мы проходим невидимую мистерию переключения энергий, очищения стихиями.

Мы проходим огонь, то есть внешнее солнце и солнечную орбиту среди людей, и воду – реки, озера и колонну женской пластичности среди людей, начиная от девушек всех видов, ростов и возрастов и кончая тетками, дамами и старухами. Огонь, вода и медные трубы – боевое пространство действующего, и в то же время невидимого ни для кого, даже для самих участников, Луча. Он порхает, словно махаон, среди сонного царства спящих людей.

Тут Джи увидел, что я все еще дрожу от холода, и ободряюще произнес:

– Полезно обсыхать именно так, не вытираясь, чтобы ощутить стихию Воздуха.

Я с удивлением наблюдал, как он медленно прохаживался вдоль кромки воды, словно это был теплый летний день.

Через двадцать минут мы нашли летнюю эстраду в городском парке. Два человека быстро расставляли на ней микрофонные стойки. Один из них был высокий и худой, с длинными волосами, козлиной бородкой и цепкими придирчивыми глазами; другой – небольшого роста, толстый, кучерявый, с выражением лени и уныния в бесцветных глазках.

– Худой – это Петраков, а плотный – Аркадий, – пояснил Джи.

– Наконец-то появились, – оскалился Петраков, – поменьше надо разгуливать по городу, да побольше работать! А это кто с тобой пришел?

– Это мой ординарец. Желает поездить с нами, к жизни присмотреться.

– А помогать он может, – спросил ехидно Петраков, – или только присматриваться будет?

– А что ему можно делать?

– Играть на флюгель-горне, – издевательски ухмыляясь, ответил Петраков, и они с Аркадием расхохотались.

– Неужели мне придется подчиняться этому типу? – шепнул я Джи.

Недобрые глаза Петракова обшарили меня с ног до головы. Он смачно сплюнул и медленно произнес:

– Будешь заниматься погрузкой и разгрузкой, и только попробуй лентяйничать – мало тебе не покажется. А пока сложи все ящики в кармане сцены!

Джи знаком позвал меня к заднику сцены. Там было небольшое помещение со сваленными пустыми ящиками.

– Попробуй сложить их в одном углу.

– Почему я должен слушаться какого-то Петракова? – разозлился я.

– Он начальство, – коротко ответил Джи.

– Не буду подчиняться этому работяге – я приехал учиться у вас.

– Но я устроился сюда, для выполнения своей задачи, рабочим сцены, – ответил Джи, – а Петраков – бригадир. Если хочешь быть в моем обществе, ты должен знать сцену и все виды работ лучше, чем Петраков. Если ты его перерастешь бытийно, он тебя уже не сможет задеть. А пока ты ничего не умеешь делать, и он, естественно, пользуется этим.

Я смутился и взялся за ручку ящика. Джи ушел. Открыв большие двери, выходящие на одну из аллей, я с сожалением снял свой красивый кожаный пиджак и стал таскать и укладывать ящики. «Как может Джи общаться с этими работягами, – раздумывал я, – они ведь никогда не задумываются о небесной жизни!»

День был довольно прохладным, но солнечным, и по дорожкам парка гуляли нарядно одетые люди. Я поймал несколько любопытных взглядов, брошенных на меня симпатичными девушками, и смутился от мысли, что меня примут за грязного рабочего вроде Петракова. Я подумал и снова надел кожаный пиджак. Теперь я укладывал ящики медленно, стараясь не задеть острые края, и вдруг услышал хохот Аркадия:

– Хватит красоваться, пижон, шевелись лучше побыстрее!

Я сбросил пиджак, но тут появился Петраков и закричал:

– Ты что, недоедаешь?! И откуда только такие недотепы берутся на мою голову?