Читаем Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку) полностью

– Вот как! – затявкала шавка. – Помню, помню эту физиономию! – Он повернулся к начальнику тюрьмы и гордо сообщил: – Я лично обеспечил ему смертный приговор! Совершенно бессовестный тип! Надумал дерзить мне и суду. Но мы тебе задали перцу, парень! – протявкал он, глядя на Квангеля. – По заслугам получил! Ну и как ты теперь? Дерзости поубавилось, а?

Один из мундиров дал Квангелю тычка в бок и шепотом приказал:

– Отвечай!

– Да идите вы все! – скучливо обронил Квангель.

– Что-что? – Прокурор от возмущения переминался с ноги на ногу. – Господин начальник тюрьмы, я требую…

– Ах, бросьте! – сказал тот. – Оставьте людей в покое! Вы же видите, он совершенно спокоен! Верно ведь, вы спокойны?

– Разумеется! – ответил Квангель. – Пусть только он ко мне не цепляется. А уж я оставлю его в покое.

– Протестую! Требую!.. – завопила шавка.

– Чего же? – сказал начальник тюрьмы. – Чего еще вы можете сейчас требовать? Кроме как казнить, мы больше ничего с ним сделать не можем, и он прекрасно это знает. Так что давайте, зачитывайте приговор!

Шавка-прокурор наконец унялся, развернул бумагу и начал читать. Читал торопливо и невнятно, пропускал предложения, сбивался и неожиданно закончил:

– Ну, теперь вы в курсе!

Квангель не ответил.

– Ведите его вниз! – распорядился рыжеусый начальник, и конвоиры взяли Квангеля под руки.

Он нехотя высвободился.

Они вцепились еще крепче.

– Пусть сам идет! – приказал начальник. – Он препятствий чинить не станет.

Они вышли в коридор. Там стояло множество людей, в форме и в штатском. Как-то вдруг образовалась процессия, центром которой был Отто Квангель. Впереди вышагивали конвоиры. За ними следовал пастор, надевший облачение с белым воротником и невнятно молившийся себе под нос. Потом Квангель, окруженный гроздью надзирателей, но вплотную к нему держался маленький доктор в светлом костюме. Дальше – начальник тюрьмы и прокурор, за ними – штатские и люди в форме, штатские частью с фотоаппаратами.

Так процессия двигалась по тюрьме для смертников – по скверно освещенным коридорам, по железным лестницам, выложенным скользким линолеумом. И на всем ее пути в камерах словно бы поднимался стон, судорожный вздох из глубины души. Внезапно в одной из камер громко крикнули:

– Прощай, товарищ!

И совершенно машинально Отто Квангель громко ответил:

– Всего тебе хорошего, товарищ! – Лишь мгновение спустя он осознал, как бессмысленно было это «всего тебе хорошего», обращенное к смертнику.

Отперли дверь, и они вышли в тюремный двор. Меж стенами еще висела ночная тьма. Квангель быстро глянул налево и направо, от его напряженного внимания ничто не укрылось. Он видел в окнах тюрьмы множество бледных лиц, товарищей, тоже приговоренных к смерти, но пока живых. Навстречу процессии с громким лаем метнулась овчарка, караульный свистом отозвал ее, она, рыча, вернулась на место. Щебень хрустел под множеством ног, при свете дня он, наверно, будет слегка желтоватым, теперь же, при свете электрических ламп, казался беловато-серым. Над стеной виднелся призрачный контур голого дерева. Воздух морозный, сырой. Квангель подумал: через четверть часа я больше не буду мерзнуть – забавно!

Язык нащупал стеклянную ампулу. Но пока что слишком рано…

Странно, он очень отчетливо видел и слышал происходящее вокруг, до мельчайшей детали, но все это казалось ему нереальным. Ему все это когда-то рассказывали. Он лежал в своей камере и грезил. Да-да, совершенно невозможно, чтобы он находился здесь физически, а все те, что идут вместе с ним, с их равнодушными, или грубыми, или алчными, или печальными лицами, все они нематериальны. Щебень не щебень, и шарканье ног, хруст камешков под подошвами – все это во сне…

Новая дверь – и они очутились в помещении, освещенном так ярко, что Квангель сперва вообще ничего не увидел. Конвоиры внезапно рванули его вперед, мимо коленопреклоненного священника.

Палач с подручными подошел к нему. Протянул руку.

– Ну, не серчай! – сказал он.

– Да что ты, с какой стати? – ответил Квангель, машинально пожимая ему руку.

Пока палач снимал с него куртку и срезáл воротник рубашки, Квангель смотрел на тех, что пришли вместе с ним. В ослепительном свете он различал только круг белых лиц, глядящих на него.

Это сон, подумал он, и сердце забилось быстрее.

От зрителей отделилась какая-то фигура, и, когда она приблизилась, Квангель узнал невысокого, услужливого врача в светло-сером костюме.

– Ну как? – спросил врач с блеклой улыбкой. – Как мы себя чувствуем?

– Всегда спокойно! – ответил Квангель, меж тем как ему связывали руки за спиной. – В данный момент небольшое сердцебиение, но полагаю, в ближайшие пять минут все пройдет.

И он улыбнулся.

– Погодите, я вам кое-что дам! – сказал врач и полез в сумку.

– Не трудитесь, господин доктор, – ответил Квангель. – У меня все есть…

На секунду он высунул меж тонкими губами кончик стеклянной ампулы.

– Ну что ж, – в замешательстве сказал врач.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих комедий
12 великих комедий

В книге «12 великих комедий» представлены самые знаменитые и смешные произведения величайших классиков мировой драматургии. Эти пьесы до сих пор не сходят со сцен ведущих мировых театров, им посвящено множество подражаний и пародий, а строчки из них стали крылатыми. Комедии, включенные в состав книги, не ограничены какой-то одной темой. Они позволяют посмеяться над авантюрными похождениями и любовным безрассудством, чрезмерной скупостью и расточительством, нелепым умничаньем и закостенелым невежеством, над разнообразными беспутными и несуразными эпизодами человеческой жизни и, конечно, над самим собой…

Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Самозванец
Самозванец

В ранней юности Иосиф II был «самым невежливым, невоспитанным и необразованным принцем во всем цивилизованном мире». Сын набожной и доброй по натуре Марии-Терезии рос мальчиком болезненным, хмурым и раздражительным. И хотя мать и сын горячо любили друг друга, их разделяли частые ссоры и совершенно разные взгляды на жизнь.Первое, что сделал Иосиф после смерти Марии-Терезии, – отказался признать давние конституционные гарантии Венгрии. Он даже не стал короноваться в качестве венгерского короля, а попросту отобрал у мадьяр их реликвию – корону святого Стефана. А ведь Иосиф понимал, что он очень многим обязан венграм, которые защитили его мать от преследований со стороны Пруссии.Немецкий писатель Теодор Мундт попытался показать истинное лицо прусского императора, которому льстивые историки приписывали слишком много того, что просвещенному реформатору Иосифу II отнюдь не было свойственно.

Теодор Мундт

Зарубежная классическая проза