Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Она даже не догадывается, что этому мусорному мужичонке у нее под боком хватит сил принести в ее жизнь хаос, страдание, терзания, слезы, опасность. Не догадывается, что вся ее сила пошла прахом в тот миг, когда она решила оставить Энно Клуге у себя и защищать его от остального мира. Не догадывается, что подвергает огромной опасности себя и мирок, который для себя создала.

Глава 27 Страхи и тревоги

Стой ночи минуло две недели. Хета Хеберле и Энно Клуге, живя бок о бок, успели лучше узнать друг друга. Боясь гестапо, Энно не смел и носа из дома высунуть. Они жили как на острове, только их двое и больше никого. Никуда не деться друг от друга, не развеяться среди людей. Всегда лишь вдвоем.

Поначалу Энно не разрешалось даже помогать в магазине, в первые дни, когда Хета была еще не вполне уверена, не шныряет ли возле дома гестаповский агент. Она велела Энно тихонько сидеть в гостиной. Нельзя ему попадаться людям на глаза. И слегка удивилась, с каким спокойствием он воспринял это распоряжение; ей самой было бы невмоготу вот так праздно сидеть в тесной комнате. А он только сказал:

– Ладно, тогда я немножко побалую себя!

– А что ты будешь делать, Энно? – спросила она. – День-то долог, я не смогу уделить тебе много внимания, а от размышлений проку нет.

– Делать? – весьма удивленно переспросил он. – В каком смысле? Ах, ты имеешь в виду работать? – Он едва не брякнул, что наработался, как ему кажется, на годы вперед, однако чувствовал себя с ней пока не очень уверенно и сказал вместо этого: – Конечно, я бы охотно поработал. Но какая работа в комнате? Если б тут стоял токарный станок! – И рассмеялся.

– Есть у меня работенка! Смотри сюда, Энно!

Она принесла большую картонную коробку, наполненную всевозможными семенами. Поставила перед ним деревянную дощечку с бортиками и углублениями, из тех, какие обычно стоят на торговых прилавках. Взяла школьную ручку с пером, вставленным вверх ногами. И, используя эту ручку как лопаточку, принялась разбирать по сортам горстку семян, высыпанных на дощечку. Перышко проворно и ловко сновало туда-сюда, разделяло, сдвигало в уголок, снова разделяло, а она тем временем поясняла:

– Это все остатки корма, выметенные из углов, из порванных пакетов, я их не один год собирала. И теперь, когда с кормом непросто, остатки очень даже кстати. Я их сортирую…

– Но зачем? Это же адский труд! Сыпь птицам все сразу, они сами рассортируют!

– И при этом три четверти корма запакостят! Или наедятся такого, что им вредно, и передóхнут! Нет уж, эту небольшую работенку сделать необходимо. Обычно я занимаюсь ею вечерами и по воскресеньям, когда есть немного свободного времени. Однажды в воскресенье рассортировала почти пять фунтов, помимо того что всю домашнюю работу переделала! Что ж, посмотрим, побьешь ли ты мой рекорд. Времени у тебя сейчас полно, а за работой хорошо думается. Тебе-то наверняка есть о чем подумать. Так что давай, Энно, попробуй!

Госпожа Хеберле вручила ему лопаточку и несколько минут наблюдала, как он работает.

– В ловкости тебе не откажешь! – похвалила она. – Руки у тебя умелые! – И секундой позже: – Только будь повнимательнее, Хансик… то есть, я хотела сказать, Энно. Никак не привыкну! Смотри, вот это острое, блестящее зернышко – просо, а тусклое, черное, кругленькое – рапс. Их нельзя смешивать. Семечки подсолнуха лучше всего загодя вытащить пальцами, так быстрее, чем перышком. Погоди, я тебе еще мисочек принесу, высыплешь туда отсортированное!

Она горела энтузиазмом, так ей хотелось скрасить работой его скучные дни. Потом колокольчик на двери звякнул в первый раз, и с этой минуты поток покупателей уже не иссякал, она могла заглянуть к нему лишь на минутку. И заставала его в мечтах над дощечкой с семенами. Или хуже того: иной раз он, вспугнутый легким скрипом двери, спешил прошмыгнуть к рабочему месту, как ребенок, застигнутый за бездельем.

Скоро она поняла, что ее пятифунтовый рекорд он не побьет никогда, ему и двух фунтов не рассортировать. Да и те придется проверить, работает-то он спустя рукава.

Она была слегка разочарована, но признала его правоту, когда он сказал:

– Не очень довольна, Хета, верно? – Энно смущенно засмеялся. – Знаешь, такая работа не для мужчины. Дай мне настоящую мужскую работу, тогда увидишь, чего я стою!

Разумеется, он был прав, и наутро дощечку с зерном она доставать не стала.

– Ты уж сам подумай, чем тебе заняться, бедняжка! – сочувственно сказала она. – Наверно, для тебя это сущий кошмар. Может, почитаешь что-нибудь? От мужа у меня много книг осталось. Погоди, сейчас отопру шкаф…

Он стоял у нее за спиной, пока она обозревала ряды корешков.