Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Перво-наперво Баркхаузен постарался запомнить имя «Х. Хеберле», потом прокрался во двор. И надо же, ему повезло, они замешкались с затемнением, хотя был уже девятый час, и в косую щелку возле небрежно задернутой шторы Баркхаузен отлично видел всю комнату. И увиденное было настолько неожиданно, что он прямо-таки испугался.

Его приятель Энно стоял на коленях, полз на коленях за толстухой, которая, боязливо подобрав юбки, шаг за шагом пятилась назад. А малыш Энно заламывал ручонки, вроде как плакал и что-то жалобно восклицал.

Ой, ребятушки! – думал Баркхаузен, переминаясь от восторга с ноги на ногу. Ой, ребятушки, коли вы на ночь глядя этак друг друга распаляете, то ли еще будет, вы, стало быть, мастера порезвиться! Я с удовольствием хоть всю ночь тут простою, полюбуюсь на вас.

Но тут за теткой захлопнулась дверь, а Энно остался возле этой двери, дергал за ручку и вроде как опять умолял и скулил.

Может, это не просто разминочка на сон грядущий, подумал Баркхаузен. Может, они поссорились, или Энно чего-то у нее потребовал, а она не дает, или она вообще знать не хочет влюбленного старого петуха… Да мне-то что за дело? Во всяком случае, он останется здесь на ночь, иначе зачем бы она ему постельку на диване устроила?

Энно Клуге как раз и стоял у постельки. Баркхаузен отчетливо видел лицо своего бывшего приятеля. И прямо ахнул от изумления. Вот только что он рыдал и жаловался, а теперь лыбится во весь рот, смотрит на дверь – и лыбится…

Стало быть, перед толстухой он просто ломал комедию. Ладно, мой мальчик, в таком разе желаю удачи! Боюсь только, Эшерих тебе музыку испортит!

Клуге закурил. И направился прямо к окну, в которое пялился Баркхаузен. Тот испуганно отшатнулся вбок, в темноту – маскировочная штора со свистом упала вниз, и на сегодня Баркхаузен мог спокойно покинуть свой пост. Большого переполоха не ожидалось, по крайней мере, он уже ничего не увидит. Однако ж Энно этой ночью никуда от него не денется…

Вообще-то Баркхаузен уговорился с комиссаром Эшерихом, что, обнаружив Энно Клуге, сразу же ему позвонит, в любое время дня и ночи. Но сейчас, ночью, когда уходил от Кёнигстор, он все больше сомневался, что позвонить сразу же будет правильно, выгодно для него самого. Баркхаузен вдруг смекнул, что в этом деле участвуют две стороны, а значит, он может извлечь выгоду из обеих.

Денежки Эшериха ему обеспечены, так почему бы не попытаться выкачать маленько и из Энно Клуге? Ведь у хлюпика было пятьдесят марок, а после победы Адебара стало аж две с лишним сотни, так почему же он, Баркхаузен, не может прикарманить и эти денежки? Эшерих от этого убытку не понесет, все равно получит своего Энно, да и Энно тоже лишнего убытку не будет, деньги-то в гестапо так и так отберут. Ну вот!

Вдобавок толстуха, за которой Энно так смешно елозил на коленках. У этой тетки наверняка водятся денежки, может, и немалые. Магазинчик выглядит недурственно, товаров много, да и от покупателей, как видно, отбою нет. Н-да, раз Энно елозил на коленках да клянчил, то полного согласия меж ними вроде бы пока незаметно, это точно, но разве кто выдаст гестапо любовника, хотя бы и отставного? Тот факт, что толстуха, несмотря на отставку, еще терпит Энно у себя и стелет ему постель на диване, доказывает, что Энно покамест чем-то ей дорог. А коли так, значит, она раскошелится, отстегнет маленько. И от этого «маленько» Эмиль Баркхаузен отказываться не собирался.

Когда Баркхаузен в своих размышлениях добирался до этого пункта – а на пути домой и ночью, лежа подле своей Отти, он добирался до него еще не раз, – его всякий раз захлестывал легкий страх, ведь он сознавал, что затевает весьма опасную игру. Эшерих определенно не терпит самовольства, все господа из гестапо не терпят, и комиссару проще простого упечь человека в концлагерь. А концлагеря Баркхаузен боялся как огня.

Тем не менее он уже настолько проникся уголовной логикой и моралью, что упрямо твердил себе: раз какое-то дельце можно провернуть, значит, надо его провернуть, так положено. А это дельце с Энно, несомненно, провернуть можно. Сперва Баркхаузен вздремнет, утро вечера мудренее, утром будет ясно, идти ли ему сразу к Эшериху или сперва наведаться к Клуге. Всё, надо спать…

Но он не заснул, размышляя о том, что в одиночку с этим делом не совладать. Ему, Баркхаузену, необходима некоторая свобода передвижения. К примеру, надо быстренько наведаться к Эшериху, а тем временем Энно Клуге останется без присмотра. Или он возьмет в оборот толстуху, а Энно, чего доброго, слиняет. Да, нужен еще кто-нибудь. Только вот где возьмешь такого, кому можно доверять, вдобавок этот человек потребует свою долю. А делиться Баркхаузен не собирался.