Один в бескрайнем небе

Когда Монтгомери Клифф стал ухаживать за Элизабет Тэйлор24, я перестал смотреть на экран и мысленно возвратился к полету, повторяя технику запуска всех камер ЖРД. О'кэй. Сцена любви прошла, и я опять стал наблюдать за развертывавшимися на экране событиями. Минут десять спустя я вновь возвратился к полету. Мысленно пытаюсь держать скорость М = 0,8. Вот здесь начинаю переводить машину в горизонтальный полет, использую стабилизатор… В некотором отношении мое отвлечение от фильма было хорошим дисциплинирующим фактором; я заставлял свою мысль сосредоточиваться на порядке выполнения задания. Повторив весь порядок действий от начала до конца, я повторял его снова и снова, лишь изредка наблюдая за событиями на экране.

Монтгомери Клифф кончил жизнь в газовой камере, а Элизабет Тэйлор осталась все такой же прекрасной. Кинокартина закончилась.

Я устал. Перед полетом нельзя было выпить. Пришлось идти спать. Мне нужно было хорошо выспаться – я устал от жары, обильного обеда и длинного, напряженного фильма. Одиннадцать часов. Я поставил будильник на пять часов. У меня будет достаточно времени, чтобы забраться в высотный костюм и прийти к ангару к моменту принятия окончательного решения о полете.

* * *

Я проснулся. В комнате было еще темно, впервые я проспал свист «Скайрокета». Сон еще одолевал меня, когда я сел на краю кровати. Я подумал о людях, просыпающихся в восемь часов утра. Ведь большинство людей начинает трудовой день в девять тридцать. Сегодня такой образ жизни казался мне заманчивым. Во мне было мало энтузиазма, когда я сидел на кровати и щурил глаза на маленькую лампочку без абажура. Возможно, что сейчас где-то спали парни, которые завидовали мне, но, как и я, без всякого энтузиазма относились к ожидавшей их в девять тридцать утра работе.

По слабо освещенному коридору я прошел в ванную. Чтобы удобнее чувствовать себя в шлеме, я должен тщательно выбриться. Увидев себя в зеркале, я подумал, что совсем не похож на человека, готового к совершению подвига; в зеркале я увидел всего-навсего свое собственное лицо.

Для того чтобы в этом полете я управлял самолетом как можно лучше, мои капилляры должны быть расширены; нервы должны быть готовы отозваться на малейшее возбуждение, и в то же время не быть настолько натянутыми, чтобы лишить меня спокойствия. Армию настороженных нервов нужно держать в подчинении до тех пор, пока они понадобятся. Сейчас, когда и база и весь мир погружены в сон, трудно было вызвать в себе энтузиазм.

Я вновь стал внимательно рассматривать свое лицо в забрызганном мылом зеркале над умывальником.

– О'кэй! Ты добился того, чего всегда желал. Дело необычное, неземное. Энергичная деятельность, свобода – они твои. Тебе будут завидовать. Черт побери! Да, ты счастлив, ты действительно преуспеваешь… ты не связан работой от девяти тридцати до пяти. Эти спящие сейчас парни отдали бы свои спальни и кабинеты вместе с ежегодным двухнедельным отпуском за одно твое бритье в пять тридцать утра, когда ты готовишься к ракетному полету на скорости М = 1,5. Ты ведь всегда успеешь выспаться!

Говори, говори – у тебя это неплохо получается. Единственным звуком, нарушавшим мертвую тишину спящей базы, был высокий и продолжительный, точно предвещающий смерть, вой «Скайрокета», заправляемого под крылом «Суперфортресса». Прежде чем отправиться завтракать, проверить данные о ветре и разыскать Кардера в ангаре, я пошел на аэродром посмотреть на свой самолет, который на дальнем конце взлетно-посадочной полосы заправляли топливом из цистерн высотой в два этажа. На этот раз топливо составляло половину полетного веса самолета. В предрассветных сумерках я увидел, как одна из белых фигур, двигавшихся вокруг совершенно белой машины, стремительно ринулась ко мне через огромную тень под В-29.

– Кажется, на этот раз смесь устойчива.

Кислород сегодня выкипал несильно, и заправка должна пойти быстрее.

– Вы, вероятно, сможете совершить взлет часа через два.

Эта часть процедуры подготовки полета обычно задерживала взлет. При полетах с отцеплением и запуском двигателя в воздухе нам не надо было взлетать на рассвете, мы не зависели от ветра у земли; сегодня важен был ветер на высоте. Взлет был намечен на восемь часов.

Солнце уже взошло, когда я покинул место заправки и пошел завтракать в офицерскую столовую. Стало томительно жарко. В полупустом зале столовой вибрирующая система кондиционирования воздуха работала на полную мощность. Я наполовину прикончил яичницу, когда появился Джордж Янсен с чашкой кофе и тремя пончиками. Он придвинул стул.

– Привет, Джордж! Что, ветер усиливается?

– Нет. Он держится около двадцати восьми километров в час.

Джордж взял несколько страниц лос-анжелосского «Таймса».

– Не нравится мне сильный ветер в такую рань.

Первая страница газеты не привлекла моего внимания, и я быстро пробежал глазами третью, заполненную фотографиями.

Янсен читал спортивные новости. Вдруг он посмотрел на меня.

– Ты был на аэродроме?

Я кивнул в ответ.

– Как погода?

– Я еще не был на метеостанции. Хочешь еще кофе?

– Нет.

Он доел пончик и встал.