Один в поле клоун

Что касается конкретно Геннадия, так он вообще меня заподозрил в воровстве. А человек, который сам украл автомобиль, не будет рассуждать, о том кто это мог сделать. И мало того, что он заподозрил меня, он ещё и поделился своими мыслями с Владимиром. А тот, испугавшись за свое имущество, решил разобраться со мной по-своему. Странно, но я совершенно не держала на него зла. Может у меня сотрясение? Я обхватила голову руками. Кто же тогда виноват? Кто тот негодяй, так филигранно подставивший меня и Ксюшу?

Если знать все эти подробности, то согласитесь, кроме как на нас с Ксюшей больше и подумать не на кого. Мы не богаты, у нас обычный среднестатистический заработок. Мы не можем позволить себе менять автомобиль каждый год. Мы его в принципе не планируем менять, так как каждый сэкономленный рубль откладываем, что бы в будущем купить квартиру побольше. У нас подрастают разнополые дети и совсем скоро они не смогут жить в одной комнате. Нет, чисто теоретически смогут, конечно. Есть семьи, которые и всемером ютятся в однокомнатной квартире, но любой человек старается стремиться к большему. Так и мы. Ни я, ни Ксюша не видим нужды в новых колесах, а вот квартира просторнее у нас в приоритете. Об этом знает Владлен Дмитриевич, значит в его понимании мы те, кому выгодно украсть автомобиль, что бы повысить свое материальное положение.

Если вся эта информация дойдет до следователя, то у него не останется сомнений что мы единственные кто мог это сделать. К тому же у нас нет алиби. И что тогда будет? Если обвинят Ксюшу, я возьму всю вину на себя. Какой бы она не была целеустремленной, она не сможет выжить в тюрьме, это ее убьет. И что тогда? Меня посадят, а Ксюша останется без работы. У нее опыт только в этой компании и Суханов явно не даст ей хороший отзыв для нового места работы. Ей придется устроиться уборщицей в супермаркет, что бы дети ни умерли с голода. Юля и Тимофей не смогут получить должное образование. А Тима никогда не сможет устроиться на хорошее место работы, ведь у него в графе о родителях будет стоять: "мать сидит в тюрьме, а отец фиг знает кто и где". А что если Ксюшу не возьмут даже уборщицей, ведь сейчас найти работу та еще проблема. А вдруг ей придется побираться? Что тогда? От всех этих мыслей, в горле застрял тугой комок жалости к себе и своей семье.

Я никогда не была истеричкой, и любые трудности принимала стойко. Ведь слезами горю не поможешь, проблемы следует решать. Я никогда не жаловалась на жизнь в детском доме, не сетовала на безденежье, когда мы с Ксютой получали образование и еле сводили концы с концами. Не было ни грамма печали, когда приходилось готовить ужин для себя из ничего, лишь бы дети были одеты и сыты. Но сегодня со мной впервые в жизни приключилась самая настоящая истерика. Я захлебывалась рыданиями, размазывая слезы по лицу, и никак не могла успокоиться. В самый разгар моих страданий зазвонил телефон.

— Саш, привет, — услышала я весёлый голос Макса.

— Я не хочу-у в тюрьму, — зарыдала я пуще прежнего.

— Ты где?

Кое-как объяснив, где нахожусь, я повесила трубку. Обхватила колени руками и уткнулась в них мокрым носом.

Не прошло и десяти минут, как в нескольких метрах от меня, взвизгнув тормозами, припарковался автомобиль Макса. К этому времени рыдания поутихли и по моему лицу лишь тихо текли слезы.

Макс кинулся ко мне, обнял за плечи и спросил:

— Что случилось?

Я лишь судорожно всхлипнула.

— Тише, тише. Успокойся, пожалуйста. Хочешь воды? — растеряно пробормотал он, не зная, что ему делать. — Давай я быстро сбегаю куплю.

Он уже было попытался подняться, но я его остановила, кивнув на купленную мной минералку. Макс открутил пробку и протянул мне бутылку.

— Пей, давай, — приказал он. — Легче станет.

Я послушно сделала несколько глубоких глотков и, наконец, смогла связно говорить:

— Я не хочу в тюрьму, — повторила я свою мантру.

— С чего ты взяла, что туда попадешь? — удивился Макс.

— Потому что я не смогла ничего узнать, — шмыгнула я носом.

— А подробнее можно?

— Все, кто мог украсть автомобиль у Суханова оказались не при чем. Я столько сил и времени потратила, что бы найти виновного, а у них у всех, оказывается, есть алиби.

— Так, давай с самого начала, — потребовал Максим.

И я начала рассказ, не утаив от него ничего. Когда я закончила, на Максе не было лица.

— Говоришь, по голове ударил?

— Это не важно, — отмахнулась я.

— Да неужели, — взревел он. — То есть для тебя в порядке вещей, когда мужчина поднимает руку на беззащитную женщину?

— Нет, но тут другие обстоятельства.

— Какие к черту обстоятельства? — бесился Макс.

— Я же тебе объясняла, — пояснила я снисходительно, словно маленькому ребенку, — он принял меня за преступницу и таким образом защищался.

— Где живёт этот индюк?

— Тебе зачем? — недоуменно поинтересовалась я.

— Объясню этому козлу, как надо защищаться. На собственном примере покажу парочку приемов.

— Макс.

— Где?! — взревел он.

— Успокойся или я уйду, — вскипела я. Конечно, мне была приятна реакция Макса, но сейчас было не этого. — Своими воплями ты мне не поможешь.