Один в поле воин

После ухода лопоухого пациента в комнате воцарилась тишина и покой. Сестра потянулась к ведерку с водой в углу и промочив в нем свой дырявый носок, извлеченной из скромного узелка, принесенного с собой, принялась протирать пятна крови на полу. Когда она закончила и присела на стул, я услышал громкое урчание её пустого желудка. Виолетта поморщилась, невольно схватилась рукой за живот, но тут же скрыла свои страдания за натянутой улыбкой.

— Ты ведь голодная? — спросил я.

Она смущенно опустила глаза в пол и медленно кивнула головой.

— Хорошо, тогда давай покушаем! — объявил я.

— Извини, что доставляю тебе проблемы, — явно переживая из-за возможных расходов, промямлила рыжеволосая девушка.

— Не переживай, всё будет хорошо, — подбодрил я, доведенную нищетой до отчаяния сестру.

— И за эльфа прости. Я не знаю, что на меня нашло, но я не смогла ему сопротивляться. Мне было так приятно от его прикосновений, что я даже позабыла о боли в животе.

— Еще бы, — усмехнулся я и тут же заткнулся, заметив побагровевшее от стыда лицо девушки.

Блин, какой же я невнимательный. Мы проговорили с Виолеттой с утра до самого обеда, а я так и не предложил ей перекусить. До прогулки по городу, где пекари заманивали покупателей запахом свежей выпечки, я голода вообще не испытывал. Лишь после беготни в храм и переживаний из-за магии и за сестру у меня тоже появился небольшой аппетит. Известная истина — сытый голодному не товарищ, вот я и не замечал страданий сестры. «Извини, Виолетта, я исправлюсь», — подумал я, а сам поискал глазами, где бы в крохотной комнатке могли быть спрятаны мои сбережения.

Я решил обследовать небольшую тумбочку, в которой хранились все мои скромные пожитки, и обнаружил там пару таких же, но меньших по размеру и еще более изношенных мантий, стертые и стоптанные до дыр кожаные сапоги и один небольшой мешочек, на дне которого валялись несколько монет с круглым отверстием посередине. Одна монета, покрупнее, была из светлого металла, остальные пять из металла темно-рыжего цвета. По аналогии с игрой, я посчитал светлую монету серебряной, а монетки поменьше — медяками, но без помощи сестры разобраться в их реальной ценности не представлялось возможным.

Разложив кругляшки на ладони, я попросил Виолетту рассказать мне, какими богатством я владею. Похоже, моя сестра действительно было очень добрым и простодушным человеком. Её не возмутила и не смутила моя просьба разъяснить всем понятные вещи. Может, она думала, что из-за жизни в храме Ризольда и вправду не знала цену деньгам? В любом случае, я был ей очень благодарен за терпение, ведь мне приходилось расспрашивать, буквально, обо всем. Вплоть до того, куда тут ходят в туалет. Она рассказала мне все, что я попросил, и выходило следующее — в Королевстве Латор ходило целых четыре вида монет из разных металлов. От мелочи к более ценным монетам — это была медь, серебро, золото и орихалк.

Золото и орихалк внешне очень похожи, но последний являлся очень редким магическим металлом и излучал после выплавки заметное фиолетовое свечение. Орихалковые монеты были очень редки и в основном хранились в Королевской казне и в сокровищницах самых богатых и влиятельных Герцогов. Такая монета стоила сотню золотых. В общем — орихалк огромная ценность. Предметы снаряжения или украшения из него являются ценнейшими артефактами и оцениваются ещё дороже, чем сам орихалк в монетах, равный по весу.

Зачем-то Виолетта уделила дорогущему и редчайшему металлу, которого мне не видать, как своего носа, особенно много внимания. Вскоре я понял, почему именно. Завершая рассказ об орихалке, она задрав нос похвасталась, что однажды видела кольцо и подвеску из магического металла.

— Где это? — спросил я, понимая, что Виолетта ждет расспросов, чтобы похвастаться еще.

— На балу у маркграфа Южного Гринвальда в его столице.

Боже, какие нелепые вещи радуют эту пустую рыжеволосую головку! Хвастаться тем, что просто видела редкое сокровище в чужих руках. Или она хотела увидеть мою зависть и восхищение от слов «маркграф» и «бал»? Наверное, это было даже трёхударное комбо: «бал», «маркграф», «столица». Я, по ожиданиям сестрицы, видимо, должен был упасть на пол и биться в конвульсиях от завести, но ничего этого я не сделал и она разочарованно продолжила:

— Когда мы были еще богаты, отец с матушкой взяли меня с собой на бал. Мне было тогда четыре года. Жена Маркграфа Велфорда была бездетна и пожелала подержать меня на своих коленях. Тогда-то я и увидела её светящуюся подвеску из орихалка. У Маркграфа на руке было надето орихалковое кольцо. Я клянусь, я его сама видела.