Поиски чайника, добыча снега, приготовление чая… Будничные мелочи позволили ненадолго выкинуть мысли об опасности из головы, но, когда вокруг нас смыкается тишина, я вновь ощущаю тяжелое дыхание страха на своем затылке. Лиз молчит — взгляд пустой, лицо непроницаемое, руки протянуты к огню, — и это молчание почему-то пугает сильнее любых речей. Что у нее на уме? Она ищет выход из положения? Или просто думает о том, что натворила?
Чайник негромко шипит. Лиз в кресле не двигается, наблюдает за чайником, одну руку тянет к печи, другую держит в кармане. Я не выдерживаю:
— Ты говорила…
Лиз поднимает голову. Смотрит на меня оценивающе, шуршит в кармане полиэтиленом. В тишине звук разносится очень громко. Ну же! Если Лиз сейчас не заговорит, я закричу.
Она с трудом сглатывает и возобновляет рассказ.
— Акции. Да. В общем, мне двадцать два года, я акционер перспективной компании, и Тофер с Евой начинают относиться ко мне почти по-человечески, я ведь инвестировала в их дело. Получила, правда, всего два процента. Даже доли Рика и Эллиота куда выше моей. Тем не менее я — акционер! И вот через несколько дней после подписания бумаг должна состояться вечеринка в гламурном лондонском баре — не помню, по какому поводу. Кажется, для обсуждения сотрудничества с одной стриминговой компанией: условия, взаимовыгодные услуги и прочее…
Лиз умолкает. Сейчас что-то будет. Не знаю, что именно, но она определенно собирается с духом — видимо, для перехода к неприятной части повествования.
— Они поспорили, стоит ли брать меня на вечеринку. Помню, Рик сказал: «Представляешь, как это отразится на нашем имидже?» Он, конечно, не догадывался, что я слышу. Разговор происходил в кабинете Евы, и я подслушивала по селекторной связи. Ева ответила: «Ради бога, Рик, тоже мне бином Ньютона! Я смогу привести ее в порядок. Она теперь одна из нас, спасибо Тофу, и почему бы ей не выглядеть соответственно?» Затем добавила: «К тому же Норланду такие нравятся. Он любит молоденьких». Поэтому я не удивилась, когда перед мероприятием Ева пригласила меня к себе домой и предложила позаимствовать у нее наряд на вечер, сказав, что она в курсе, что после вложения денег в «Снуп» я ограничена в средствах. Под таким соусом это звучало логично и даже по-доброму, но я знала правду.
Ну, Еву ты видела. Знаешь, какая она. В ее джинсы, наверное, смогут втиснуться лишь две-три женщины во всем Лондоне. Однако мы что-то как-то подобрали, Ева меня накрасила, и по прибытии в бар, когда нас познакомили с руководителями другой компании… не знаю… я и правда почувствовала себя настоящим снупером. Ева представляла меня не своей помощницей, а «Лиз, миноритарным акционером», со мной общались уважительно, и постепенно я начинала верить, что вот оно — вот жизнь, которую я ждала. Обычно я почти не пью, а в тот вечер… Я пила. Пила много… много коктейлей… и…
Вскипевший чайник шипит и плюется. Лиз осторожно наполняет чашки, кладет в каждую чайный пакетик.
Я принимаю предложенную мне чашку, тайком изучаю содержимое. Не хочу усугублять подозрительность Лиз, хотя, учитывая судьбу Эллиота, с моей стороны было бы глупо не проверить. Талая вода мутновата, ее начинает подкрашивать выделяющаяся из пакетика заварка, однако дно видно, и там определенно ничего нет. Никаких таблеток.
— И? — мягко подбадриваю я.
Лиз отводит взгляд, и я добавляю:
— Извини. Не хочу выпытывать. Если тебе неприятно…
— Нет, — с нажимом произносит она. — Все нормально, честно. Я… удивительно, мне даже легче от рассказа. Я просто давно об этом не думала. Мы все крепко напились. Почему-то — не помню, как так вышло, — я уехала из бара с Евой… и одним из директоров партнерской компании. Нас было трое. Тофер тоже собирался с нами, я точно помню, он сел в такси, по дороге передумал и попросил водителя его высадить. Мы приехали в Пимлико, боже мой, до чего красивый район, такой фешенебельный… и дом — потрясающее здание, многоэтажное, наверху балкон с видом на реку… — Лиз сквозь меня рассматривает какую-то невидимую картину. — Мы поднялись на верхний этаж, на балконе директор налил всем шампанского, мы немного поболтали, потом Ева удалилась в ванную.
Лиз осекается. Не потому, что не может продолжать. Она подыскивает правильные слова.
— Он попытался меня изнасиловать, — прямо говорит Лиз. — Сунул руки под блузку. Я сопротивлялась. И… я… я…
Она прячет лицо в ладонях.
— Я толкнула его. Сильно. Столкнула с балкона.
— О боже… — Такого я не ожидала. — Лиз… я… какой ужас… мне жаль…
Пока я бормочу что-то невразумительное в жалкой попытке проявить сочувствие, шестеренки в голове бешено крутятся.
Она убила мужчину.
Это была самозащита.
Лиз не обращает на меня внимания, откровенничает дальше, торопится, хочет побыстрее проскочить эту часть рассказа.