Одиннадцать видов одиночества

Пять вечеров в неделю, с воскресенья по четверг, Фэллоны проводили дома за игрой в карты и просмотром телепередач; иногда жена отсылала его за сэндвичами и картофельным салатом, чтобы лишний раз перекусить перед отходом ко сну. А по пятницам, в конце рабочей недели, вечером шли трансляции боксерских поединков и Джон отправлялся в гриль-бар «Остров» на бульваре Куинс. Тамошнюю компанию составляли скорее друзья по привычке, чем по выбору, и первые полчаса обычно проходили в неловкой суете, грубом подшучивании друг над другом и глумливых приветствиях, которые обрушивались на каждого новоприбывшего («Парни, глядите, что там за чучело нарисовалось в дверях!»). Однако к моменту завершения последнего из боев они успевали допиться и дошутиться до благодушно-приподнятого настроения, и зачастую вечернюю программу венчали пение хором и возвращение домой нетвердой походкой в два или три часа ночи. По субботам Фэллон, отоспавшись, помогал жене с работами по дому, а вечер принадлежал уже ей: они посещали один из ближайших кинотеатров, а затем кафе-мороженое и обычно укладывались спать не позднее полуночи. Далее следовало полусонное воскресное шуршание газет в гостиной, и начиналась новая неделя.

Возможно, все так и шло бы своим чередом, без эксцессов, если бы однажды в пятницу его жена не настояла на изменении привычного распорядка: то был последний вечер, когда в соседнем кинотеатре крутили новый фильм с Грегори Пеком, и она сказала, что ради такого случая Джон в кои-то веки может отказаться от своего бокса. Эти слова прозвучали утром и стали первой из множества вещей, которые в тот день пошли наперекосяк.

Во время обеденного перерыва (как всегда по пятничным дням получки, он с тремя другими клерками обедал в немецкой таверне неподалеку от их офиса) главной обсуждаемой темой был бокс, но Фэллон почти не участвовал в разговоре. Джек Копек, абсолютный профан в этом виде спорта — угораздило же его назвать бой недельной давности «шикарным зрелищем», хотя на самом деле там были пятнадцать раундов вялых клинчей с редкими тычками вместо ударов и жалкой пародией на судейство, — не без апломба сообщил коллегам, что лучший из всех виденных им боксерских поединков состоялся во время его службы на флоте. Как следствие, разговор перекинулся на флотскую тему, и только Фэллон по-прежнему хранил скучливое молчание.

— А вот еще был случай, — начал третью подряд историю Копек, тыча себя в грудь наманикюренным ногтем большого пальца. — Мой первый день на новом корабле, а из формы при мне только подогнанная портным синяя парадка. И тут объявляют построение экипажа. Страшно? Не то слово: меня трясло, как осиновый лист! Старик проходит вдоль строя, останавливается передо мной и говорит: «Где ты, по-твоему, сейчас находишься, морячок? На маскарадном балу?»

— Кстати, об этих проверках, — подхватил Майк Бойл, выпучивая круглые клоунские глаза. — Наш коммандер имел привычку, напялив белые перчатки, при обходе проводить пальцем по переборкам и поручням. И если на перчатке появлялась хоть одна пылинка, ты уже мог считать себя трупом.

После этих воспоминаний на них накатила сентиментальность.

— И все-таки на флоте была хорошая жизнь, — сказал Копек. — Чистая и аккуратная жизнь. А лучше всего в ней то, что ты находишься на своем месте — понимаете, о чем я? Каждый человек там специалист в какой-нибудь конкретной области. Никакого сравнения с армией, где всего-то дел: маршировать туда-сюда и выглядеть таким же остолопом, как все вокруг.

— И не говори, братишка, — сказал Джордж Уолш, удаляя лишнюю горчицу со своей сардельки. — Я оттрубил в армии четыре года и согласен с тобой на все сто.

На этом терпение Джона Фэллона иссякло.

— Вот как? — произнес он. — А в каких армейских частях ты служил?

— В каких частях? — озадачился Уолш. — Ну, сперва на артиллерийском складе в Виргинии, потом в Техасе, потом в Джорджии. Что ты вообще имеешь в виду, говоря о частях?

Фэллон прищурил глаза, а его пухлые губы поджались.

— Тебе стоило бы попробовать себя в пехоте, старик, — сказал он.

— Нет уж, спасибо, — со слабой улыбкой промямлил Уолш.

Но Копек и Бойл приняли вызов, ухмыляясь до ушей.

— Пехота? — сказал Бойл презрительно. — А что, у них там тоже есть специалисты?

— Очень даже есть, представь себе, — сказал Фэллон. — Да будет тебе известно, каждый сукин сын в стрелковой роте является специалистом. И вот что я тебе скажу: этим ребятам глубоко плевать на всякие белые перчатки и парадные мундирчики, подогнанные по фигуре.

— Секундочку, — сказал Копек. — А могу я узнать одну вещь: какая специальность в пехоте была у тебя, Джон?

— Я был би-эй-ар-меном, — ответил Фэллон.

— Это что еще за хрень?

И тут Фэллон впервые осознал, насколько изменился за последние годы контингент служащих в конторе. В былые дни, году в сорок девятом или пятидесятом, любой клерк, не знающий, что такое би-эй-ар-мен, стыдливо промолчал бы в тряпочку.