Одиннадцать видов одиночества

— И не зови меня «крошкой», — добавила она, после чего не произнесла ни слова вплоть до завершения танца.

И все же ей не удалось отделаться от Фэллона, поскольку солдаты уже успели поладить с ее подругами, белокурыми, весьма бойкими и смешливыми; так что следующие полчаса все шестеро провели за тем же столиком, хотя не все были одинаково настроены веселиться. Одна из блондинок беспрестанно взвизгивала и хихикала в ответ на какую-то чушь, которую нашептывал ей коротышка, а другая позволила его длиннорукому приятелю обнять себя за шею. Но габаритная брюнетка Фэллона — неохотно назвавшая ему свое имя: Мария — сидела с ним рядом и молчала, напряженно выпрямив спину и щелкая застежкой сумочки у себя на коленях. Пальцы Фэллона крепко, до побеления костяшек, сжимали спинку ее стула, но всякий раз, когда он решался дотронуться до ее плеча, она резким движением пресекала эту попытку.

— Ты живешь где-то неподалеку, Мария? — спросил он.

— В Бронксе, — коротко ответила она.

— Часто здесь бываешь?

— Не очень.

— Хочешь сигарету?

— Не курю.

Лицо Фэллона раскраснелось, в правом виске гулко стучала кровь, по ребрам струился пот. Он ощущал себя, как юнец на первом свидании, парализованный и лишенный дара речи из-за близости ее платья, запаха ее духов, гипнотизирующей игры ее тонких пальцев с застежкой сумочки, влажного блеска на пухлой нижней губе.

Из-за соседнего стола поднялся молодой матрос и, сложив ладони рупором, что-то прокричал в сторону оркестра. Крик его был тут же подхвачен людьми в разных концах зала. Это звучало как: «Мы хотим святых!», что показалось Фэллону бессмыслицей. Зато у него появился предлог вновь обратиться к Марии.

— О чем они все вопят? — спросил он.

— О «Святых», — пояснила она и, передавая эту информацию, на секунду встретилась с ним взглядом. — Они хотят услышать «Святых».

— Вот оно что…

После этого возникла долгая пауза, которую прервала Мария, обратившись к блондинке на соседнем стуле:

— Хватит, пойдем уже, — сказала она. — Пора домой.

— Да ладно тебе, Мария, — отозвалась другая блондинка, разгоряченная алкоголем и флиртом (у нее на голове уже красовалась пилотка коротышки). — Не будь такой занудой.

Затем, увидев страдающее лицо Фэллона, эта девица решила его подбодрить.

— Ты тоже служишь в армии? — спросила она жизнерадостно, наклоняясь над столом.

— Я? — озадачился Фэллон. — Нет, хотя… когда-то служил, было дело. Но я уже давно демобилизовался.

— Вот как?

— Он был би-эй-ар-меном, — сообщил ей коротышка.

— Неужели?

— Мы хотим «Святых»! Мы хотим «Святых»! — неслось все громче и громче уже изо всех углов зала.

— Пойдем, — вновь обратилась к своей соседке Мария. — Я устала.

— Ну так иди одна, Мария, — сердито бросила другая девица. — Иди, тебя здесь никто насильно не держит. Или ты сама не найдешь дорогу домой?

— Нет, погодите… — Фэллон вскочил на ноги. — Не уходи, Мария… Знаете что? Я сейчас принесу еще пива, о’кей?

И он поспешил удалиться, не давая ей времени на отказ.

— На меня не бери! — крикнула она ему вслед, но Фэллон был уже в трех столах от них, направляясь в ту часть зала, где у стены был устроен импровизированный бар.

— Сучка… — бормотал он на ходу. — Сучка, сучка…

И пока он стоял в очереди перед баром, в его сознании всплывали уже иные образы, порожденные обидой и гневом: борьба и треск рвущейся одежды на заднем сиденье такси, насилие и сдавленные крики в спальне, переходящие в сладострастные стоны, а затем в крик экстаза. Ох, как он ее ублажит! Как он ее ублажит!

— Пошевеливайтесь, вы, там, — сказал он парням за прилавком, наполнявшим кувшины из пивных кранов и возившимся с мокрыми долларовыми бумажками.

— Мы — хотим — «Святых»! Мы — хотим — «Святых»! — уже в каком-то исступлении скандировал зал.

И вот барабаны разразились яростным, нарастающим ритмом, который стал уже почти невыносимым для слуха к тому моменту, когда мощно грянули тарелки и вступила духовая секция, приведя толпу в буйный восторг. Фэллону, получившему наконец кувшин с пивом и отошедшему от бара, потребовалось еще несколько секунд, чтобы понять, что оркестр исполняет «When the Saints Go Marching in»[14].

В зале творилось безумие. Девчонки визжали, парни взбирались на столы и подпевали, размахивая руками; звенели разбитые бокалы, вертелись поставленные на одну ножку стулья, а четверо полисменов стояли настороже у стен, готовые остановить потасовку, меж тем как джаз-банд расходился все больше и больше:

Когда святые маршируют,

О, когда святые маршируют…