Одиннадцатая заповедь

— Антонио Эррера — не либеральный кандидат, — шипел Гусман. — Он — кандидат американцев. Он всего лишь кукла чревовещателя, каждая его речь написана для него в Овальном кабинете Белого дома.

Толпа зааплодировала и разразилась одобрительными возгласами.

«Осталось пять минут», — подумал Фицджералд. Он открыл футляр и посмотрел на винтовку «Ремингтон-700», которую он раньше выпустил из своего поля зрения лишь на несколько часов.

— Как смеют американцы рассчитывать, что мы всегда будем делать только то, что им выгодно? — продолжал Гусман. — Только потому, что у них в руках всемогущий бог — доллар? К чертям всемогущий доллар!

Толпа еще громче зааплодировала, когда Гусман вытащил из кармана долларовую бумажку и разорвал на куски изображение Джорджа Вашингтона.

— Я могу обещать вам только одно… — продолжал Гусман, бросая мелкие обрывки доллара в толпу, как конфетти.

— Бог — не американец… — прошептал Фицджералд.

— Бог — не американец! — провозгласил Гусман.

Фицджералд осторожно вынул из футляра ложе из стеклопластика.

— Через две недели голос граждан Колумбии будет слышен всему миру! — крикнул Гусман.

— Четыре минуты, — пробормотал Фицджералд, глядя на экран и подражая улыбке Гусмана. Он вынул ствол из нержавеющей стали и прочно привинтил его к ложу.

— Когда в мире будут проводиться совещания на высшем уровне, Колумбия будет сидеть за столом переговоров, а не читать о них в газетах на следующий день. Через год я заставлю американцев перестать третировать нас как страну Третьего мира, они будут обращаться с нами как с равными.

Толпа заревела. Фицджералд взял оптический прицел «Леопольд-10» и ввинтил его в две крошечные нарезки на верхушке ствола.

— Через сто дней вы увидите в нашей стране такие перемены, какие Эррера не считал бы возможными и через сто лет. Ибо когда я стану вашим президентом…

Фицджералд медленно положил ствол винтовки себе на плечо. Это был старый друг. Естественно: каждая запчасть была изготовлена по его точным техническим условиям.

Он направил оптический прицел на экран телевизора и навел мелкие точки чуть повыше сердца Гусмана.

— Покончить с инфляцией…

Три минуты.

— Уничтожить безработицу…

Фицджералд вздохнул.

— И, значит, победить бедность.

Фицджералд считал: «Три… два… один…», потом мягко нажал курок. Щелчок был едва слышен, его заглушил рев толпы.

Фицджералд опустил винтовку, поднялся с дивана и отложил пустой футляр. Осталось еще девяносто секунд до того, как Гусман начнет свое ритуальное обличение президента Лоуренса.

Фицджералд вынул из карманчика в крышке футляра одну пулю со срезанной головкой. Он согнул ложу и вложил пулю в патронник, а затем резким движением вверх закрыл ствол.

— Для жителей Колумбии это будет последний шанс подвести черту под катастрофическими неудачами прошлого, — прокричал Гусман, с каждым словом повышая голос. — Так что мы должны быть уверены в одном…

— Одна минута, — пробормотал Фицджералд. Он мог бы слово в слово повторить последние шестьдесят секунд речи Гусмана. Он отвернулся от телевизора и медленно прошел через комнату к французскому окну.

— …что мы не упустим этой счастливой возможности…

Фицджералд отодвинул кружевную занавеску, мешавшую видеть окружающий мир, и посмотрел на северную сторону площади Боливара, где кандидат в президенты стоял на верхней ступени здания Конгресса, глядя вниз на толпу. Он собирался нанести свой завершающий удар.

Фицджералд терпеливо ждал. Никогда не следует быть на виду дольше, чем необходимо.

— Viva la Colombia! — крикнул Гусман.

— Viva la Colombia! — истошно завопили слушатели, хотя многие из них были всего лишь наемные подхалимы, стратегически размещенные среди толпы.

— Я люблю свою страну! — провозгласил кандидат; до конца речи оставалось тридцать секунд. Фицджералд открыл окно, и его оглушил многоголосый рев толпы, повторявшей каждое слово Гусмана.

Гусман понизил голос почти до шепота:

— Позвольте мне разъяснить одно: любовь к нашей стране — это единственная причина, почему я хочу быть вашим президентом.

Фицджералд снова поднял «Ремингтон-700» себе на плечо. Глаза всех слушателей были обращены на кандидата, когда он выкрикнул:

— Dios guarde a la Colombia! [6]

Шум стал совершенно оглушительным. Гусман поднял вверх руки, как бы приветствуя своих сторонников, которые тоже закричали:

— Dios guarde a la Colombia!

Руки Гусмана несколько секунд оставались воздетыми, что происходило во время каждой его речи. И, как всегда, он в это время остался совершенно неподвижен.

Фицджералд навел крошечные точки на дюйм выше сердца кандидата и снова вполголоса посчитал: «Три… два… один…», а потом мягко нажал курок.

Когда пуля впилась Гусману в грудь, он все еще улыбался. Через секунду он рухнул на ступени здания Конгресса, как марионетка, у которой отпустили нитки. Во все стороны разлетелись кусочки костей, мышц и кожи, и кровь брызнула на тех, кто стоял близко к Гусману. Последнее, что увидел Фицджералд, были его все еще вздернутые вверх руки, как будто он сдавался неведомому врагу.

Фицджералд опустил винтовку и быстро закрыл окно. Задание было выполнено.