Одиннадцатый

Он приложил два пальца к полям шляпы – солнечным зайчиком ударил по глазам полковника бриллиантовый перстень – и зашагал вверх по Садовой в сторону проспекта. Фон Коттен же двинулся обратно через сад – он планировал ещё вернуться к себе на Мойку.

***

ГЛАВА 3.

КИЕВ. Киевская губернская земская управа изъяла из народных библиотек «Кобзаря» Шевченко. 

Конфискован номер «Киевских Откликов» от 2 августа за напечатание неизданной статьи Герцена. 

Газета «Внутреннiя извстiя», август 1911 года.

***

Дмитрий Григорьевич Богров чувствовал себя древнерусским былинным витязем. Он был на распутье. Правда, без коня – мог смело идти направо; и без жены – то есть дорога налево тоже ничем особенным не грозила. Но уже ни к левым, ни тем более к правым душа его не лежала. Оставалось двигаться по прямой, но этот путь всерьёз сулил потерю молодой головы.

А ведь только-только всё начало налаживаться: блистательный Петербург, казавшийся волшебной сказкой и после беспокойного Мюнхена, и тем более после патриархального родного Киева; перспективная служба, не очень обременительная, но сулящая надёжное будущее; оставшиеся в прошлом и господа анархисты, и те, кто их ловит.

Но столицу пришлось спешно покинуть из-за вновь возникшего интереса Охранного отделения (несомненно тут не обошлось без вмешательства бывших «коллег» Богрова из киевской политической полиции), и несколько месяцев молодой человек был вынужден «поправлять здоровье» в приятной, но очень уж тихой зимней Ницце. Петербург был теперь закрыт для Дмитрия Григорьевича, а на Ниццу в вот-вот готовящемся начаться сезоне катастрофически не хватало средств. Вследствие чего весной 1911 года помощник присяжного поверенного Д. Г. Богров вернулся в отеческий дом на Бибиковском⁵ бульваре в Киеве, решив, что давний знакомый, киевский жандармский подполковник Кулябко, предпочтительнее абсолютно неизвестного петербургского полковника фон Коттена – с Николаем Николаевичем оставался шанс всё-таки полюбовно договориться.

Тут стоит немного объясниться, осветив некоторые факты из жизни господина Богрова. Дмитрий Григорьевич, а в ту пору просто Митя, родился в весьма обеспеченной семье киевского присяжного поверенного в 1887 году. Помимо успешной адвокатской практики отец Митеньки являлся к тому же домовладельцем, а дед и вовсе добился довольно заметных успехов на писательском поприще. Потому детство и отрочество Дмитрия было вполне безоблачным, а будущность его представлялась весьма прозрачной и легко прогнозируемой. Окончив Первую – лучшую в Киеве – гимназию, в 1905 году он легко поступил на юридический факультет Киевского университета, а когда в сентябре университет закрыли, папенька направил будущего юриста на учёбу в Мюнхен.

Надо ли разъяснять, что в то неспокойное время в баварских бройхаусах собиралось огромное количество российских подданных, не отличавшихся любовью к отеческому престолу? Воздух свободы и витавший в нём бунтарский дух закружили молодую студенческую голову, втянули в бурлящий котёл революционного варева с невероятным количеством ингредиентов. От одного многообразия партийных названий захватывало дыхание: анархисты, социалисты-революционеры, социал-демократы, кадеты, октябристы, монархисты, какие-то совершенно не произносимые вывески, скрывавшие под собой этнические организации, стремящиеся то ли к государственности, то ли к пошлому разбою.

Вернувшись через год в Киев глубоко влюблённым в революционные идеи, девятнадцатилетний Дмитрий нашёл родной город в таком же кипящем состоянии и, недолго сомневаясь, примкнул к группе анархистов-коммунистов.

Однако глубокая влюблённость в глубокую же любовь так и не переросла. Товарищи по группе на партийных собраниях больше обсуждали не идеалы французской революции, а планы экспроприаций. И ладно бы изъятые средства направлялись на искоренение социального неравенства. Увы – господа анархисты ограничивались выравниванием собственного материального положения и пополнением арсеналов для будущих эксов⁶. Революция показала молодому Богрову свою малоприятную сторону, оставив романтизм хождения в народ и покушений на царёвых слуг другим, более дисциплинированным партиям. Вместо оваций Веры Засулич⁷ явственно стал слышен приближающийся звон кандальных цепей, а вместо громких политических процессов – будничность уголовных статей.