Одиночество

Он почти ничего не стал нам рассказывать о том, как он провел эти полтора года в Доме юношей, объясняя это тем, что хочет составить подробный отчет, когда вернется на корабль. Зато он рассказал нам, что ему предстояло бы, если бы он остался на Соро. Тогда он был бы обязан вернуться на Территорию и продолжать борьбу за лидерство в их группе, соревнуясь с другими в жестокости, до тех пор, пока не запугает всех и не будет признан самым сильным. Лишь тогда ему будет позволено уйти. А дальше он должен будет в одиночестве странствовать до тех пор, пока мужчины не разрешат ему поселиться в каком-то определенном месте. Эндене с еще одним парнем решили объединиться (это разрешается, если между партнерами сексуальная связь) и с окончанием Сезона Дождей они уйдут в поисках своего нового дома вдвоем. Да, к подобным парам оседлые мужчины относятся спокойно, но только до тех пор, пока партнеры ведут себя по-мужски, а не пытаются подделываться под женщин. Что же касается одиночек, то они должны найти способ заставить уважать себя всех оседлых мужчин, живущих в районе радиусом на три дня ходьбы от Круга Тетушек. «То есть еще года три-четыре жизни в бою без конца и начала, — сказал он. — Нужно всегда 'ыть настороже, да еще все вре'я выслеживать кого-то и са'о'у завязывать драки, что'ы всем доказать какой ты крутой и несгибае'ый и что ты и день и ночь начеку. А в награду — жизнь в 'олном одиночестве. Нет, я так больше не хочу. — И, взглянув на меня исподлобья, он добавил, — Да, я не личность. И я хочу до'ой.»

«Я сейчас же радирую на корабль», — тихо сказала мама и из ее груди вырвался вздох облегчения.

«Нет», — сказала я.

Мать обернулась ко мне, и хотела что-то сказать, но Родни остановил ее: «Я возвращаюсь. А ей не надо. Зачем это ей?» Он, как и я, уже давно привык не поминать личные имена лишний раз.

Мать застыла на месте, лишь поочередно переводя взгляд то на меня, то на него, а затем искусственно рассмеялась:

«Но я не оставлю ее здесь, Родни!»

«А зачем и тебе возвращаться?»

«Затем, что я так хочу! — ответила она. — С меня довольно. Я сыта выше крыши. За эти семь лет мы набрали фантастическое количество материала о жизни в женских деревнях. А ты теперь еще сможешь дополнить его своими исследованиями обычаев мужчин. Этого более чем достаточно. И теперь наконец пришло время, когда мы должны вернуться к своему народу. Мы и так здесь уже засиделись. Пора домой. Всем вместе.»

«Но у меня нет своего народа, — сказала я. — Я больше не принадлежу ни к какому народу. Я пытаюсь стать личностью. Так почему же ты хочешь забрать меня отсюда, где живет моя душа? Ты хочешь, чтобы я занялась магией! А я этого не хочу. Я не буду заниматься магией. Я не буду говорить на твоем языке. И я не хочу ехать с вами!»

Моя Мать так и не научилась вслушиваться. Она набрала побольше воздуха, чтобы обрушить на меня поток гневных слов, но Родни вновь поднял руку, как женщина, собирающаяся петь и она обернулась к нему.

«Хватит говорить, — сказал он. — Еще наговори'ся. Я сейчас туго соображаю, я уже в 'олной отключке от усталости.»

Он прятался в нашем доме два дня, пока мы решали как же нам теперь жить дальше. Мне грустно вспоминать об этом. Я тоже не выходила из дому, так, словно я больна. Я не хотела лгать другим личностям. И все это время мы только и делали, что говорили, говорили и говорили. Родни уговаривал маму остаться со мной; я просила оставить меня с Садне или Нойит — любая из них с радостью возьмет меня в свой дом. Но мама и слышать об этом не хотела. Она была Матерью, а я — дочерью и ее власть надо мной была священной. Она радировала на корабль и попросила, чтобы за нами прислали катер на пустоши, находившиеся в двух днях пути от Круга. Из деревни мы ушли тайком, дождавшись полной темноты. Я не взяла с собой ничего, кроме душехранительницы. Весь следующий день мы шли без остановки и лишь к вечеру, когда дождь поутих, устроили небольшой привал, чтобы немного поспать. Потом мы опять шли и шли, пока не дошли до пустоши. Земля там была вся в трещинах, разломах и ямах — когда-то здесь стоял город Эпохи до Начала Времен. Почва там состояла из мешанины мельчайших осколков стекла, осколков камня и глины и ничего на ней не росло, как в пустыне. Вот там мы и стали ждать свой катер.

Небо раскололось пополам и оттуда стремительно спикировало нечто сияющее и очень большое — больше самого большого дома. И все же руины домов древнего города были выше его. Мама повернулась ко мне, не в силах сдержать торжествующей улыбки: «Ну и как? Магия это или нет?» И мне было очень трудно поверить в то, что это не магия, хотя я хорошо знала, что магия таится не в вещах, она — в мыслях. И я ничего не ответила. Да я и так, с той минуты, как мы ушли из моего дома не сказала им ни слова.