Одиночество бегуна на длинные дистанции

Однако наш брак продержался куда дольше одного дня, как это все предсказывали. Он продолжался шесть лет, и ушла она от меня, когда мне было тридцать, а ей тридцать четыре. Штука в том, что когда мы ссорились – а скандалили мы по полной: с криком, руганью и битьем посуды – я очень из-за этого переживал. И в разгар каждого скандала мне казалось, что с той самой минуты, как мы впервые увидели друг друга, мы только тем и занимаемся, что скандалим и переживаем без передышки, и что так будет продолжаться все время, пока мы вместе. Главное же, как мне сейчас представляется – и временами я понимал это даже тогда – что наша жизнь, по большому счету, была нескучной.

Незадолго до того, как она ушла, я предчувствовал, что нашей семейной жизни скоро конец, потому что однажды мы поругались так, как никогда до этого не цапались. Как-то вечером мы сидели дома за столом друг напротив друга. Мы поужинали, попили чаю, так что для последовавшего скандала не было никакого повода. Я погрузился в книгу, а Кэти сидела просто так. Вдруг она сказала:

– Я так тебя люблю, Гарри.

Я не расслышал ее слов, что часто случается, когда читаешь. Потом она продолжила:

– Гарри, посмотри на меня.

Я поднял глаза, улыбнулся и снова вернулся к чтению. Наверное, я поступил неправильно, надо было что-то сказать, но книжка попалась очень интересная.

– Уверена, что всеми этими книжками ты портишь себе глаза, – заметила она, вновь оторвав меня от путешествия по жаркой Индии.

– Не порчу, – ответил я, не поднимая глаз. Она оставалась молодой и все еще миловидной женщиной чуть за тридцать с неплохой фигурой, которая не давала мне шансов избежать ее приступов упрямства и раздражительности.

– Мой папа говорил, что книжки читают только дураки, потому что им надо много чему научиться.

Ее слова очень меня покоробили, так что я не смог промолчать и ответил, не поднимая глаз:

– Он говорил так только потому, что не умел читать. Если хочешь знать, он просто завидовал.

– Нечего завидовать тому, что ты забиваешь себе башку всякой ерундой, – медленно произнесла она, чтобы убедиться, что до меня дошло каждое слово. Читать дальше не было смысла, ведь надвигался скандал.

– Слушай, дорогая, может, и тебе взять книжку? – Но она никогда бы этого не сделала, она ненавидела книги, как ядовитых змей.

– Я поумней тебя, и дел у меня по горло, – фыркнула она.

Тут я было взвился, но старался не выходить из себя, потому что еще надеялся, что она не разойдется, и я смогу дочитать главу.

– Слушай, дай почитать спокойно, а? Книжка интересная, да и устал я.

Но эта просьба лишь раззадорила ее пуще прежнего.

– Устал? Вечно ты устал! – громко рассмеялась она. – Усталый Тим! Лучше бы нашел настоящую работу вместо того, чтобы разгуливать по улицам с этой дурацкой почтовой сумкой!

Дальше я промолчу и не стану повторять ее слова. Да и не было особо много слов, прежде чем она выхватила книгу у меня из рук.

– Червяк ты книжный! – завизжала она. – У тебя, урода, только книжки да книжки на уме! – Потом швырнула книжку на кучу горящих углей, глубже и глубже заталкивая ее кочергой в их пылающее нутро.

Тут я не выдержал и врезал ей разок, не сильно, но врезал. Книжка была хорошая, к тому же я взял ее в библиотеке. Пришлось бы покупать новую. Она выбежала из дома, саданув дверью, и явилась домой лишь на следующий день. Я не очень-то убивался, когда она ушла. Надоело мне. Единственное, что скажу: слава богу, что у нас не было детей. Пару раз она беременела, но ничем хорошим это не заканчивалось. И всякий раз из нее вытягивалось больше желчи, чем накапливалось за проходившие между этими событиями несколько месяцев. Наверное, лучше бы она родила, хотя – как знать.

Через месяц после того, как она сожгла книгу, она сбежала с маляром. Все прошло очень мило. Не было ни криков, ни потасовки, ни разбития счастливого семейного очага. Просто однажды я пришел с работы и увидел рядом с часами на каминной решетке записку: «Я ухожу и больше не вернусь». Никаких расплывшихся капелек слез – просто шесть слов, написанных карандашом на вырванном из страховой книжки листке. Я до сих пор ношу его в бумажнике, бог знает зачем.

Маляр, к которому она ушла, жил один в доме где-то по соседству. Несколько месяцев он сидел на пособии по безработице, а потом, как мне позже сказали, вдруг нашел работу в местечке километрах в тридцати от города. Соседям, похоже, не терпелось мне рассказать – конечно, после того, как они уехали, – что они примерно год крутили шуры-муры. Никто точно не знал, куда они отправились: наверное, думали, что я ринусь вслед за ними. Но это мне и в голову не приходило. В конце концов, что бы я смог сделать? Отделать его и притащить Кэти за волосы назад? Ну уж нет.