Одиночество дипломата

Особый драматизм сенатского конфликта заключался в том, что Иуда Бенджамин был близорук и никогда не держал в руках пистолета или шпаги. Полковник Дэвис слыл прекрасным наездником и стрелком. За ним, согласно дуэльному этикету, осталось право выбора оружия и условий поединка. Сценарий дуэли нетрудно было предугадать: самым благоприятным ее исходом могло стать публичное унижение Бенджамина. В Вашингтоне кто с сочувствием, кто со злорадством представляли поединок между гигантом Дэвисом и коротышкой из Нового Орлеана. Однако герой Буэна-Висты Джефферсон Дэвис также был южанином-джентльменом. На следующем же заседании в Капитолии он попросил слова, встал и принес публичные извинения сенатору Бенджамину. Иуда поднялся со своего места и протянул Дэвису руку. В Сенате раздались аплодисменты.

Несостоявшаяся дуэль позволила двум политикам оценить личное мужество друг друга. С этого дня зародилась взаимная симпатия, переросшая позднее в дружбу будущего президента Конфедеративных Штатов Америки и его государственного секретаря, дружбу, оказавшую столь значительное влияние на ход американской истории.

Разрушенный дом

К концу первого сенаторского срока Иуда Бенджамин сделал попытку восстановить семью. Он был однолюбом — историки не смогли обнаружить никакой другой, близкой ему женщины. Вновь и вновь шли письма во Францию — там жили по-прежнему прекрасная и легкомысленная Натали, и дочка Нинет, его маленький парижский ангел, не знавшая ни слова по-английски. Только в течение одного месяца в году, во время летних каникул в Сенате, Бенджамин мог навещать жену и дочь за океаном, но все эти годы он их обеспечивал матер иально.

Свою корреспонденцию Иуда впоследствии полностью уничтожил. В руки историков попал лишь не сгоревший клочок письма из Парижа с единственной фразой Натали. Впрочем, эта фраза, написанная по-французски, выглядит красноречивее многих длинных посланий. «Не говори со мной о моих больших тратах, — писала Натали, — это слишком скучная для меня тема».

Все предшествовавшие годы Бенджамин доказывал этой женщине, как много он был способен сделать для нее и дочери — совладелец одной из самых авторитетных юридических фирм, перспективный бизнесмен и восходящая звезда американской политики. Натали, в конце концов, оценила его усилия и согласилась переехать в Вашингтон. Кресло мужа-сенатора на Капитолийском холме открывало перед «столичной дамой» заманчивые перспективы.

Новый семейный очаг Бенджамина должен был удовлетворить самый взыскательный вкус. Трехэтажный особняк на площади Лафайет, неподалеку от Белого дома, считался одним из лучших зданий в городе. Построенный в 1819 году по проекту Б. Латроба — первого архитектора Капитолия США, — дом служил в прошлом резиденцией нескольких государственных секретарей и послов европейских стран. К приезду жены и дочери Иуда Бенджамин истратил тысячи долларов на украшение особняка. В доме сенатора появились английское серебро и фарфор, голландская живопись, французская мебель, бронза и гобелены и, конечно, слуги, говорившие по-французски и знакомые с парижской кухней и этикетом.

Столица Соединенных Штатов в те времена вызывала у европейцев снисходительную улыбку. Непролазная грязь повсюду и строительные леса были первым впечатлением приезжающих в Вашингтон. Молодой нации едва исполнилось восемьдесят лет, и еще живы были многие, кто помнил на месте федеральной столицы обширное болото. На плохо вымощенной Пенсильвания-авеню, проложенной от Капитолия к Белому дому, добротные особняки соседствовали с жалкими лачугами. Мраморные постройки в стиле классицизм стояли бок о бок с коровниками и свинарниками. Тридцать семь церквей различных конфессий состязались с еще более многочисленными кабаками и притонами. Здесь звучали все американские диалекты, бывшие в ходу на территории от Луизианы до Мэйна, — протяжная южная речь, гнусавый говор янки, грубоватый жаргон Запада.

Вашингтон оставлял впечатление чего-то незаконченного, особенно Капитолий, с его темным деревянным куполом и недостроенными крыльями. Еще большее ощущение незавершенности и неустойчивости являла картина политической жизни страны. Два несхожих общества, две культуры и два различных видения будущего противостояли друг другу в рамках Союза штатов. Север, опираясь на банковский капитал, центральную власть и прикрываясь лозунгом борьбы против рабства, стремился к экономическому подчинению Дикси. Юг боролся за свои права и, в конечном счете, за свою политическую независимость. Дальновидный У. Сюард даже произнес слова о «неразрешимом конфликте».

Сенатор из жаркой Луизианы принадлежал к умеренному крылу политиков Дикси: он стоял за урегулирование конфликта на конституционной основе, чтобы избежать раскола страны. Но радикалы с обеих сторон не желали компромисса. Все чаще аболиционисты призывали к «крестовому походу» против Юга. Горячие головы среди южан все настойчивее требовали сецессии — выхода из федерального Союза.