Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов

20.9.76. Болеет Гор… Недавно я был у него – угнетен, согнулся, чувствовалась какая-то обреченность. И вдруг впал в глубокую депрессию. Не хочет никого видеть, мысли о смерти, принял 21 таблетку антидиабетического средства – попытка самоубийства – и тут же испугался за жизнь, с жадностью стал пить марганцовку, дал себя промыть скорой.

Все время молчит. И только иногда – Наталье Акимовне:

– Ты у меня святая.

Или:

– Давай покончим самоубийством вместе.

А она, зная, что он ее послушается, сказала:

– Через три месяца, если тебе не полегчает.

Иногда ему кажется, что о его сумасшествии известно всем. «По Би-би-си» передавали и «Теперь исключат из Союза», «И Марине, и детям[260] – всем будет плохо».

С ним неотступно все. Юра[261] суров, требователен, а Н. А. ласкова, ждет, когда он поглядит ей в глаза. Какой это прекрасный человек! Какая в ней доброта! Она мать для него, он ей сын больше детей.

…Сегодня Гору чуть лучше. За сутки задал несколько вопросов: «Где Катька?», «Чернослив в столе?» и что-то еще.

25.9.76. Гор немного лучше.

2.10.76. Болеет Гор. То тревожится, что нет сахара в крови, то боится, что умрет с голоду. Рухнула личность. Психиатры считают, что чем острее, тем лучше. Вялое течение бесконечно и неперспективно.

У него остро. Сегодня Лида[262] говорила о больнице, Нат. Аким. не подготовлена к этому, хочет, чтобы он был дома.

А как все это жаль! Добрый, хороший мой человек, Геннадий Самойлович! Вот ведь как умели Вы отдавать тепло – сколько было сделано Вами доброго и незабываемого для меня…

Бурсов дарить не умеет. Он берущий и не отдающий нисколечко. Он – кулак. Вы же – само добро, сама непосредственность… Старый ребенок!

25.10.76. Г. С. худо. Депрессия углубилась резко. Он вообразил себя королем Лиром, даже вначале потребовал, чтобы ему принесли Шекспира. Читал. Потом депрессия стала еще глубже – теперь сидит, уперев взгляд в стену или в пол, голодает.

Выберется ли? Иногда боюсь, что нет, хотя психиатры не теряют надежды.

Ужас Гора – ужас перед детьми. Юра и Марина – вот те, кто, как ему кажется, оставили его без денег, без пищи.

6.12.76. Продолжает болеть Гор, но выздоравливает. К нему возвращается разум. Недавно говорил, что он в депрессии, за это его детей уволят с работы и «казнят». Теперь он успокаивается. Я был у него два раза – один он был заторможен, обеспокоен своей аденомой, почечной коликой… на другой раз мы говорили о живописи, о Фрумаке[263]. Он мне показался почти здоровым.

22.12.76. Гор дома. Все у него прилично. Сидит читает Сергея Булгакова «Философия хозяйства». Вспоминает очень спокойно о своей депрессии, даже подсмеивается над собой – мол, считал весь мир сумасшедшим, семью – особенно.

Я был у него – милые, добрые, близкие люди.

15.1.77. История с повестью Гора наконец получила завершение. Г. С. узнал, что из первого номера ее изъяли. Попов[264] лег в больницу, Гор почти безразличен на словах, но на деле, видимо, нервничает.

Пришло письмо от В. Соловьева из Москвы – он пишет о Горе книгу. Жутко безнравственный человек, он почти рад, что Г. сходил с ума, это соответствует его концепции, что талант аномален…[265]

К письму Соловьева. Несколько лет назад я дал Гору эссе Личко (психиатр) о Гоголе, где Андрей утверждал: «Нос» – это симптом болезни. Гор был возмущен. «Он просто не понимает в литературе, – сказал он. – Так нельзя. Иначе можно свести к нулю все мировые шедевры…»

18.1.77. …Я, как и Гор, не могу и не хочу быть сильным. Я предпочитаю женщину-мать, с женщиной-девочкой, требующей покровительства и мужской силы, я был бы несчастен.

31.5.77. Гор выздоровел полностью. Живой, веселый, активный. И это прекрасно!

21.6.77. Был у Гора в Комарово. Гор угнетен, получает лекарства, это совсем другой человек. Мысль о бедности все время проникает в его мозг, хотя ничего худого ему не грозит. Дети учат, а Наталья Акимовна говорит: «Вот он больше всех спал (они очень рано ложатся и встают поздно. – С. Л.), а больше всех сделал» – и это правда.

14.7.77. Живем в Комарово… Гор еще болен. Угнетен, слаб. Жалуется, что ему попадет за повесть, найдут крамолу. И на то, что писать ему теперь не хочется.

31.12.77. Гор внезапно записал. С трудом Н. Аким. отрывает его от бумаги. Возбужден. Пишет воспоминания для «Лит. обозр.» или «Воп. лит.».

Есть место о Шварце.

– Вы куда, Гор, идете?

– В булочную.

– Я бы не ходил туда на вашем месте.

– Почему?

– Подумают, что Вы хотите украсть булку.

Я смеялся. А Гор вдруг сказал:

– Я это придумал, между прочим.

Мне было жалко. Я ему несколько раз говорил: «Жалко. Как же так?». Он перестал меня слышать.

3.6.78. Гор ожил, пишет повесть, как обычно, боится, что получится остро, хотя в действительности нет ни остроты, ни философии…