Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов

Примеров достаточно. Начиная хотя бы с его «внутренней рецензии» на рукопись Зощенко[289]. Молодой автор, недавно вступивший в Союз писателей, подкрепляет свой вывод о том, что книга может быть издана, ссылкой на Ленина, оценившего белоэмигранта Аверченко[290].

Значит, все непросто с его директивностью. Это была категоричность до известной степени. Когда Даниил Александрович достигает предела, то сразу дает обратный ход.

Кстати, Гранин еще раз поучаствовал в биографии Зощенко. На сей раз посмертной. Сейчас он был не скромным рецензентом, а членом редколлегии собрания сочинений писателя.

Когда он говорил отцу: «Мы зря взялись издавать четыре тома, хватило бы трех» (запись от 12.7.84), это было не частное мнение. Судя по тому, что в 1986–1987 годах вышел трехтомник, его точка зрения возобладала.

Это опять к вопросу об оговорках. Зощенко он позволяет три тома, а себе четыре. Уж не говоря о том, что в недалеком будущем у него будут пять и даже восемь.

К неоднозначным решениям следует прибавить упомянутую закрытость. Иногда он высказывался так, что хотелось спросить: вы действительно так думаете или просто не желаете говорить?

Вот он рассказывает, что был в Германии «много раз. Мне она понравилась… очень высокий уровень, хорошо строят, много, главное, строят» (запись от 9.6.69). Ясно, что комплимент, который подошел бы спальному району Ленинграда, скорее не проясняет, а затемняет.

Или такой случай. Тут ситуация почти крайняя. Правда, достаточно небольшого толчка – и Гранин меняет тон. Надолго ли? Хотя бы о нескольких минутах существования на одной волне можно сказать уверенно.

Даниил Александрович возвращается по рижскому взморью от партийного босса Шауро[291]. «Хороший человек, любит музыку», – говорит он. Вот она, типичная фраза-заглушка. Смысл ее такой: отстаньте, больше ничего не скажу. «А литературу?» – подначивает отец, и Гранин включается в игру (запись от 12.7.84).

Или такой разговор с журналисткой: «Вам Шушенское понравилось? – Нет. – Как? Там же Ленин жил! – Ну, ему тоже не нравилось» (запись от 21.4.70). Этот диалог как в капле воды отражает устройство советского текста. Он не позволяет немотивированности. Если вы отошли от правила, то извольте сослаться на авторитет.

Еще смелость заключается в фамильярном «ему». Конечно, и тут нет особой опасности. Это обращение вполне соответствует представлению о вожде как о близком и родном человеке. Если даже мы не произносим его имени, все равно ясно, что это о нем.

Каждый записанный отцом разговор можно рассмотреть так. Лишь однажды Даниил Александрович начал долженствованием: «Сеня, вы не должны…» и не завершил оговоркой (запись от 20.4.82). Речь о поступке литературоведа Бурсова, подло наябедничавшего на коллегу[292]. Видно, это тот редкий случай, когда Гранин не допускает вариантов.

Чтобы быть до конца точным, следует сказать, что есть еще одна подобная фраза. Конечно, лучше бы ее не существовало, но что поделать, если она есть.

Вышло так, что история с Иосифом Бродским разворачивалась в его бытность главой Ленинградской писательской организации. Эта тема не раз обсуждалась. К тому, что уже известно, хотелось бы добавить воспоминание.

Многие помнят хорошего писателя Израиля Моисеевича Меттера[293]. Всю жизнь он описывал небольшой поселок, в котором сразу узнавалось место, где находилась его дача. Впрочем, он не изменял не только родному Сосново. Имел привычку не подавать руки тем, кто этого не заслуживает, и поддерживать тех, кто в этом нуждается.

Меттер говорил много раз возникавшему на этих страницах Фреду Скаковскому, что сперва позвонил Даниилу Александровичу: «Данила (так он его называл)! Надо парню как-то помочь», а в ответ услышал, что лесоповал ему будет на пользу[294].

Вот что всплыло у него в памяти: лесоповал! Лес валили арестованные по пятьдесят восьмой статье. Будущего нобелиата тоже не ждало ничего хорошего, но все же он мог рассчитывать на работу на тракторе и в коровнике.

Выходит, Гранин еще добавил Бродскому срок. Ответил Меттеру так, что дальнейший диалог был исключен.

Следующее событие совсем незаметное, но прежде всего нас интересует стилистика. Как уже сказано, его разговоры и действия имели сходство с гнущейся проволочкой. Тут важен любой поворот.

Отца не с первого раза приняли в Союз писателей. Это как раз те годы, когда Гранин возглавлял писательскую организацию. Так что Даниил Александрович поневоле принял участие. Даже звонил отцу домой, чтобы сообщить промежуточные результаты.

Хорошо, что Гранин демократичен. Сколько есть начальников, которые общаются только через секретарей. Правда, о чем он спешил рассказать? О том, что не только не поспособствовал приему, но его затормозил. Когда один из участников заседания сказал, что не читал претендента, обсуждение сразу перенесли (запись от 24.3.72).