Соседка, любительница сплетен, с которой у Тони не сложились отношения, однажды в лифте открыла глаза Косте, причем сделала это весьма оригинально:
— Удивляюсь, какой вы терпеливый мужчина, — вначале вроде даже похвалила, а потом пригвоздила самолюбие обидным сравнением. — Мой меня давно бы из квартиры выставил, окажись я отзывчивой на чужие утехи.
Она хотела сказать про наставленные рога без намеков, прямо, но в последний момент передумала, чуть завуалировала суть. Но Костя не дурак, все понял.
— Спасибо за внимание к нашей семье, — с холодной иронией поблагодарил и вышел из лифта.
Не имея конкретных доказательств или улик, как сказал бы его старший брат, профессиональный следователь, Костя старался с порога отметать периодически долетавшие до его уха слухи, считая их грязными наветами. Антонина утверждала, что это бабы-разведенки от безделья и черной зависти языками чешут, напраслину на нее возводят. Все смириться не могут, почему не им, а ей так повезло: Бог красотой не обидел, оставшись с ребенком, второй раз вышла замуж, родила сына, муж трудяга, строитель, ее любит, жильем обеспечена.
Говорила так убежденно и страстно, что не только муж, сама готова была поверить в свою добродетель. Из нее, наверняка, получилась бы хорошая актриса… Но как ни старалась, не смогла подавить нараставший в душе внутренний протест против самообмана. И причиной этого бессилия была неприглядная правда: Антонина больше года изменяла мужу, причем, как-то легко, если не сказать, с удовольствием. Своему поведению, казавшемуся поначалу постыдным, быстро нашла оправдание: у хорошего мужа жена не загуляет. В постели с Игорем, Аликом, Женей (кто там еще у нее был?) она получала удовольствие, называемое оргазмом, тем самым мстя своему Тюте-Матюте за его дежурный секс по выходным. Вместо серых семейных будней она получала праздник на стороне — яркий, запоминающийся, с подарками и вниманием любовников. И такая жизнь ей все больше нравилась.
Ближе к 40 в ней пробудился вулкан женских страстей, не истраченных в молодости. Тоня по-прежнему оставалась стройной, привлекательной и желанной для мужчин среднего возраста — от 35 до 60. Чего, к сожалению, не скажешь о муже. Располневший, облысевший он как-то на глазах сдал, обзаведясь букетом болезней, из-за которых они уже давно спят порознь. Правда, Костя нашел отдохновение в благоустройстве дачи, а еще в радиоделе, микросхемах, припоях. По-прежнему немногословный, замкнутый в себе, будто в скорлупе, живущий в своем узком мире.
Нельзя сказать, что дружим домами, но приятельствуем более 30 лет. И все это время со стороны наблюдал эту семейную сагу и часто думал: каков будет ее финал?
Дочь и сын давно выросли, сами обзавелись детьми. Бабушка Тоня пуще всего теперь любит внуков, на мужиков уже даже не смотрит: ни на своего, законного, ни на чужих. Говорит, как на пенсию вышла, так страсти и улеглись. Костя тоже давно на заслуженном отдыхе, но по-прежнему трудится, только уже на даче, в деревне, где с весны по глубокую осень и живет. Ему там, в родительском доме, хорошо, уютно, ведь все своими руками сделано, вымощено, перекрыто, покрашено, подогнано до миллиметра. Есть крепкая рубленая банька, его рук творенье, лес с грибами-ягодами и бесплатными дровами в двух шагах.
Кроме кота, завел кроликов, чтобы не одиноко было и опять же есть о ком заботу проявить. Вечерами в старые подшивки журнала «Радио» погружается, находя в них отдушину. Смастерил любительский радиоприемник, теперь в радиоэфире, как молодежь, в интернете, подолгу зависает. Тоня приезжает раз в месяц на выходные, с сумкой продуктов: она не сельский, городской житель.
Иногда ей кажется, что она лишь наполовину замужем. Муж на расстоянии ее вполне устраивает, так он даже ближе и роднее, чем если бы, раздражая, храпел под боком в квартире. А так, будто свидания у них после долгой разлуки, и даже что-то напоминающее интимную близость времен молодости по большим праздникам случается.
Но в душе Тоня понимает, как, думаю, и Костя, приближающийся уже к себе, 70-летнему: с каждым годом не только в организме что-то изнашивается, ломается, требует срочного ремонта, но и в уставшей душе. Да и чему удивляться, когда наступила осень жизни, причем, не та, воспетая поэтами и влюбленными, завороженно золотая, а поздняя, глубокая, депрессивная, когда сумерки рано поглощают дневной свет, и деревья, до бесстыдства оголенные холодными ветрами, как мертвые тени, застыли в предчувствии зимы. Костя и Антонина дожили до такой поры, когда уже от завтрашнего дня ничего хорошего не ждешь, и чаще как-то отстраненно думаешь о том, чтобы он лишь наступил…
Кто-то из святых сказал: благословляй свою жизнь, и она будет благословлена; проклинай свою жизнь, и она будет проклята. Все внутри нас.