Одиночество Новы

Тристан хохочет, увидев что-то смешное на доске заказов, а затем шутливо тычет Куинтона кулаком в живот. Куинтон толкает его, на губах у него появляется улыбка, а глаза все равно грустные. Тристан спотыкается, чуть не падает на ничего вокруг себя не замечающих Делайлу с Диланом, выпрямляется и наклоняется к Куинтону, чтобы что-то сказать. Но тут замечает меня, слегка улыбается и машет рукой.

Я машу в ответ, и тут же моя рука падает на стол: Куинтон смотрит на меня. Закусив губу, словно в смущении, поднимает руку и машет мне. Я отвечаю с натянутой улыбкой, вздыхаю и отворачиваюсь к своей несчастной вазочке с растаявшим мороженым.

Куинтон идет ко мне, хотя, судя по его виду, ему этого совсем не хочется. Руки засунуты в карманы линялых джинсов, на черной футболке внизу маленькая дырочка. В волосах, кажется, грязь или стружки какие-то, а руки все в черных разводах. Чем ближе он подходит, тем торопливее я считаю, пока цифры не начинают путаться в голове и я вдруг не забываю их порядок. Адреналин в крови повышается. Меня окружает неизвестность. Нужно снова начать отсчет, сконцентрироваться на чем-нибудь таком, что можно контролировать и за чем можно следить.

– Привет, – говорит Куинтон, подойдя к моему столику, и от одного звука его голоса пульс у меня тут же замедляется.

– Привет, – отвечаю я, помешивая в вазочке с мороженым, приподнимаю голову, и мой взгляд скользит по его фигуре.

Между нами встает тишина, но такая настоящая, уютная тишина, как бывало у меня с Лэндоном. «Но он не Лэндон».

– Ходят слухи, что ты помешана на музыке, – наконец произносит Куинтон, садясь напротив. – И что ты играешь на пианино и на ударных.

Я смущенно киваю:

– Да, а кто тебе сказал?

Он пожимает плечами и показывает на Тристана – тот стоит у прилавка и, запинаясь, делает заказ девушке-продавщице.

– Тристан сказал в тот раз, когда ты ушла.

Я чувствую запах его одеколона и что мне ужасно не хочется признаваться в том, что он мне даже нравится, хотя ничем не напоминает о Лэндоне. Глаза у Куинтона блестящие, как леденцы, и он все поглядывает на мою вазочку с липким растаявшим мороженым, как будто это что-то необычайно захватывающее.

– Понятно… А почему вы вообще обо мне заговорили?

Куинтон поднимает взгляд от мороженого, моргает глазами в красных прожилках.

– Потому что я спросил. – Он закусывает губу, словно хочет забрать свои слова обратно.

– Это как-то нечестно, – легким тоном произношу я. – Я ведь о тебе ничего не знаю.

Куинтон откидывается назад, закладывает руки за голову, растопырив локти, и смотрит в окно:

– Да и знать-то нечего.

Я закрываю глаза и говорю себе: не приставай. Тут что-то не так. Но когда открываю глаза снова, он смотрит прямо на меня, и я не выдерживаю. Я должна его понять, потому что каким-то странным, парадоксальным образом это, как мне кажется, поможет мне лучше понять Лэндона, если только я сумею вникнуть как следует.

– Ты художник, – говорю я без предисловий, откладывая ложечку.

Куинтон опускает руки на колени, и вид у него такой ошарашенный, что даже выражение боли в глазах на миг пропадает.

– Откуда ты знаешь?

Я протягиваю к нему руку через стол, стараясь, чтобы пальцы не дрожали, и трогаю угольное пятнышко у него на руке:

– Вот откуда.

Он беспокойно смотрит на мои пальцы, касающиеся его руки.

– Да, но другие подумали бы, что это грязь или еще что-нибудь такое.

Я понятия не имею, знает ли он, рассказывал ли ему Тристан про Лэндона.

– Вот такая я умная. – Я отодвигаюсь, убираю руки и закусываю нижнюю губу, стараясь сдержать улыбку.

На лице у Куинтона написано любопытство.

– Ну да, похоже, так и есть. – Он ждет, что я открою свой секрет, но я молчу. Мне почему-то нравится морочить ему голову.

Я начинаю теребить кожаный браслет на руке.

– Откуда ты?

Лицо у него вытягивается, и он снова отворачивается к окну:

– Из Сиэтла.

– Сиэтл… А это сколько миль отсюда?

– Не знаю. – Куинтон барабанит пальцами по столу, плечи у него деревенеют, похоже, ему все больше не по себе.

– Дилан тут сказал, Делайла хотела на какой-то концерт. Поедут, наверное. – Он меняет тему в точности как Лэндон, когда ему не хотелось о чем-то разговаривать.

– Да, она и мне что-то такое говорила, – отвечаю я и снова берусь за ложечку. Мне хочется еще расспросить его о том, почему он сюда приехал, но как-то духу не хватает. Я ведь его совсем не знаю, и обычно, когда люди не хотят рассказывать, от них трудно чего-то добиться. С Лэндоном всегда так было. Он никогда не хотел ни о чем рассказывать. А я каждый раз с этим смирялась. – Я уже больше не люблю концерты.

Куинтон чуть склоняет голову набок и смотрит на меня изучающе:

– Ты обожаешь музыку, играешь на ударных и на пианино, а концерты не любишь?

– Раньше любила, – поясняю я и снова начинаю помешивать мороженое. – А теперь… Ну, не знаю, шумно там слишком.

– Музыка вообще дело шумное. – Ему смешно и любопытно, да и неудивительно, когда у меня такая путаница в голове.