Одиночество. Падение, плен и возвращение израильского летчика

Встреча с Буазаром продолжалась около часа. Он попрощался и вышел. Я ожидал, что сейчас вернется Саид и что-нибудь скажет. Однако Саид не возвращался, а вместо него вошли двое охранников. Для меня они оставались невидимыми. Я все еще пребывал в эйфории от случившегося, пытаясь переварить то, что всего семь недель назад, когда я стал членом всемирного братства зависящих от Красного Креста, сама мысль об этом казалась мне совершенно нереальной. И вот теперь я считаю своим величайшим личным достижением, что, пусть и благодаря посредничеству третьей стороны, мне удалось почувствовать связь со своими близкими в Израиле. Я попытался отыскать в своем прежнем жизненном опыте что-то похожее на то, что чувствовал здесь и сейчас. Хотя я все еще оставался военнопленным в Египте, встреча с Красным Крестом казалась мне величайшей победой, добытой в тяжелейшем бою. В прошлом мне доводилось бывать в непростых ситуациях, из которых я порой выпутывался только благодаря огромному везению. Однако ни одна из этих схваток не могла сравниться с глубоким и полным одиночеством, в котором мне пришлось сражаться на протяжении последних сорока девяти дней.

Рядом не было никого, с кем я мог бы поделиться нахлынувшими чувствами. Поэтому мне нужно было вернуться к прежнему состоянию тотального самоконтроля. Единственными, кого я видел, оставались медсестры, приносившие мне еду, и охранники, все время находившиеся в моей палате.

Я понятия не имел, закончилась или нет моя тюремная эпопея. Где я теперь буду? Двое моих охранников играли в нарды. Я поднял голову и попытался наблюдать за игрой. Охранник с подстриженными усами спросил, умею ли я играть. Я ответил, что да, и он тут же принес мне доску, поставил ее на столик у моей кровати, поставил шашки и бросил кости отточенным движением, которому позавидовал бы цирковой жонглер. Мы начали игру.

В своей эскадрилье я никогда не считался сильным игроком в нарды. Однако вы не поверите, но первую партию я выиграл. Мы начали вторую. Молодой охранник подошел и сел перед своим усатым коллегой, как ученик перед учителем. Мой соперник размашисто бросал кости. Иногда он опускал руку ниже стола и выбрасывал кости снизу так, чтобы они ложились точно в центре доски. Иногда он вращал руками над головой и лишь после этого бросал кости. Я с восхищением наблюдал за этой акробатикой и мысленно отметил, что, как только вернусь в Израиль, непременно опишу все эти движения механикам эскадрильи из наших ангаров, поскольку игра в нарды является там обязательной частью программы.

Во второй партии я победил еще более убедительно. Настроение моего усача переменилось. Я понял, что оскорбил не только его честь, но и честь Египта, и в результате без всякой необходимости нажил себе дополнительные неприятности. Мне совершенно не нужно было превращать игру в национальное противостояние. Поэтому я сделал все возможное, чтобы проиграть следующие четыре партии. Я должен был проиграть не меньше четырех раз, ибо только после четвертого поражения удалось нам восстановить дружескую атмосферу. Теперь усач мог вернуться в свой угол для охранников явным победителем.

Молодой страж остался и заговорил со мной. Он действительно оказался студентом университета Аль-Азхар[38], где он изучал психологию. Он никогда не был в Израиле, однако, разумеется, слышал о карте в кнессете, на которой Израиль простирается от Нила до Евфрата. С какого-то момента я почувствовал себя одним из разъездных лекторов Еврейского агентства, которые, выступая перед разными еврейскими общинами, раз за разом рассказывают одни и те же истории, слышат одни и те же вопросы и дают на них одни и те же ответы. Однако на этот раз мне не хватило терпения, чтобы сыграть эту роль, и наш разговор пошел на посадку практически сразу после взлета.

Хотя свет в комнате выключили, я все-таки никак не мог уснуть. Снова и снова я проигрывал в памяти встречу с Буазаром. Я начал думать, что не извлек из него всей информации, которую мог бы получить. Возможно, я не спросил обо всем, о чем мог бы спросить. Возможно, не сумел передать через него все, что мог и должен был передать. Однако теперь это было переливанием из пустого в порожнее. Я лежал в темноте, пока наконец меня не сморил сон.

Рано утром сестры раздвинули шторы, и я увидел балкон, за которым простирался Каир, окутанный утренним туманом. Меня снова помыли и принесли мне больничный завтрак. Я приготовился провести здесь еще один день, думая, как еще можно изменить положение к лучшему и о чем следует попросить. Но тут дверь открылась и вошел Саид. Он хотел, чтобы я знал, что глубоко обидел его своим вчерашним поведением, не позволив остаться в палате во время встречи с Буазаром. В ответ я сказал ему, что если он окажется в Израиле и после семинедельного ожидания встретится с Красным Крестом, я обещаю, что тоже выйду из комнаты.

Несколько секунд он смотрел на меня, а затем широко улыбнулся. Я знал, что он расположен ко мне больше других тюремщиков, и позволял себе говорить ему вещи, которые никогда бы не сказал никому другому.