Одиночество. Падение, плен и возвращение израильского летчика

Глава 5 12 сентября 1969 года

Дверь моей камеры отворилась, и мужчина двадцати с лишним лет, одетый в штатское, вошел и, дружески улыбаясь, сел на кровать.

— Меня зовут Саид, Вас поручили мне. Меня прислали, чтобы убедиться, что Вы получили надлежащую медицинскую помощь, поскольку были серьезно ранены.

По-английски он говорил хорошо, с заметным арабским акцентом. Он был среднего роста, лицо испещрено следами, казавшимися шрамами от юношеских прыщей; на руке он носил золотые часы. Он непрерывно улыбался, что делало атмосферу в камере гораздо приятней.

— Я боевой летчик. Я офицер, капитан израильских ВВС, и мне нужна медицинская помощь, — сказал я ему.

— Никаких проблем, — сказал он. — Есть только одна формальность, которую можно решить прямо сейчас, и Вы сразу же получите необходимое лечение.

После этого он так же заговорил о сотрудничестве и о том, что мне совершенно нечего бояться, поскольку Египет верен своим славным традициям замечательного отношения к военнопленным. Казалось, он хочет убедить меня, что я должен быть счастлив, что нахожусь здесь, а не в Тель-Авиве. Я понял что сейчас у нас разминка перед началом настоящей игры.

Наконец, Саид принял более серьезный и деловой вид и сказал, что, если я хочу спасти свою ногу, нам нужно поспешить и доставить меня в госпиталь в Каир.

— Я боевой летчик. Я офицер, капитан израильских ВВС, и мне нужна медицинская помощь.

Я знал, что мне необходима мантра, которую я буду повторять снова и снова, чтобы на ближайшие часы она стала моим якорем.

— Никаких проблем. Мы только заполним приемную больничную карту и отвезем Вас в Каир.

Он вынул из кармана ручку и какой-то бланк и задал мне четыре первых вопроса, которые задают попавшему в плен: имя, звание, армейский номер, группа крови. Тем же тоном он задал пятый вопрос: «Номер эскадрильи».

Мое сердце забилось вдвое чаще. Вот он, момент истины: они хотят получить то, что я не должен им дать. В этой маленькой камере меньше чем за десять минут я столкнулся с известной уловкой «добрый следователь — злой следователь», причем в исполнении одного «артиста»:

— Госпиталю не требуется подобная информация, чтобы оказать медицинскую помощь пациенту.

— В Израиле, возможно, да. Но здесь, в Египте, это часть процедуры, и мы не станем менять ее специально для Вас.

Я снова повторил ему мантру: «Я боевой летчик, я офицер…». Он ответил, что единственная тюремная карета «скорой помощи» ждет нас снаружи. Если она уедет пустой, то не вернется раньше завтрашнего утра.

Я не стал отвечать по двум причинам. Во-первых, меня учили не давать никакой информации. А во-вторых, я был оскорблен, что со мной работали столь небрежно. «Деловая» манера, в которой он задал свой вопрос, и простейшая уловка, с помощью которой он хотел получить секретные сведения, показались мне оскорбительными. Дешевый обман насчет больничной кареты (неужели он думал, что я, израильский боевой летчик-ас, настолько доверчив?) и вечная улыбка помогли мне принять самое важное решение в тюрьме — какой образ я создам, какую позицию займу, а главное — готов ли я к долгому и трудному путешествию, чреватому колоссальными рисками и опасностями.

Пока я приводил свои мысли в порядок, Саид встал и наградил меня суровым грозным взглядом. Затем он сказал, что я сделал первую ошибку, и покинул камеру.

Глава 6 11 апреля 1961 года

Я был учеником одиннадцатого класса армейской школы-интерната при хайфской гимназии «Реали» — военно-учебного заведения, созданного по образцу американского Вест-Пойнта. Это был год суда над Адольфом Эйхманом. Поскольку телевидения в Израиле тогда еще не было, открытие суда слушали по радио. Затем мы вернулись в классы и в течение дня то и дело подходили к радиоприемнику, чтобы послушать свидетельские показания. Семнадцатилетние подростки, которые никогда не говорили о Катастрофе. Мы игнорировали эту тему.

Около двадцати пяти человек сидели и слушали радио, когда прозвучал рассказ женщины о том, как она стояла позади грузовика, увозившего двух ее сыновей. Она так плакала, что немец-охранник остановил грузовик и обратился к ней со словами: «Хорошо, фрау, вы можете забрать одного из них».

В отличие от Софи из романа «Выбор Софи» Уильяма Стайрона[5], которая предпочла сына дочери, эта женщина не взяла ни одного из своих детей. Грузовик увез обоих ее сыновей. Когда женщина закончила давать показания, наступила тишина. Один из нас, считавшийся самым спокойным, вскочил и, резко сказав: «Я больше не могу», выбежал из комнаты.

Мой отец приехал в Израиль в 1925 году, еще подростком — как и моя мать пятью годами позже. В то время Гитлер был еще никем, пытался писать «Майн кампф» и, возможно, малевал картины у себя в Австрии[6]. Евреям в то время ничего не угрожало, ни у кого не было чувства, что нужно срочно все бросить и ехать в Палестину, чтобы создать там новую еврейскую жизнь.