Одиночество шамана

Коренастый, пересчитавший ребрами десятка два каменных ступеней, тихо постанывал. От страха он обмочился, и, жалкий, несчастный, скорчился в углу лестницы. Скорее всего, он ожидал, что Андрей непременно подойдёт к нему, чтобы хотя бы пнуть на прощание.

– Прошу: не трогай, – парень вздрогнул и подобрал под себя ноги. – Мы не знали, что ты такой…

– А если бы знали? – Андрей почувствовал: буря внутри него улеглась, от ярости и следа не осталось; он всегда быстро отходил и не мог долго держать зла.

– Больше никогда… слышишь?.. никогда никого первым не трону. Я за свои слова отвечаю, – парень поморщился от боли. – Надолго запомню этот день…

– Ладно, – махнул рукой Андрей. – Поверю. Передавай привет своим корешам!

Настя всё это время провела в полном оцепенении, она даже кричать не могла – горло перехватил спазм, будто заморозил. Но она видела, как Андрей странно преобразился: в один момент он словно стал выше и крепче, его лицо окаменело, глаза засверкали, и от всего его тела внезапно повеяло силой – Настя ощутила эту упругую, звенящую волну. А лось, выскочивший из ивняка, вообще поверг её в немой трепет: она никогда не видела таких больших животных, да ещё в светящемся ореоле, и с переливающимся клеймом на шкуре: пиктограмму спирали Настя почему-то приняла именно за тавро, может быть, сделанное при помощи какого-то фосфоресцирующего состава.

– Давай уйдём отсюда поскорее, – попросила она. – Я так напугалась!

– Не бойся, я с тобой, – успокоил её Андрей. – Никогда ничего не бойся.

– А что это с тобой было? – спросила она. – Мне показалось: ты как будто стал другим. Знаешь, такой страшный, зой… Никогда тебя таким не видела.

– Все мы иногда бываем другими, – неопределённо ответил Андрей. – Лучше, конечно, оставаться самим собой. Но если вынуждают…

Он не закончил. Замолчал. Пусть Настя понимает его слова, как сама захочет понять. Наверняка она испугалась бы, если бы узнала о его способности оказываться где-то за пределами ясной и понятной реальности; врать же он не хотел и не мог. Андрей считал, что любовь исключает ложь: солгать – значит, не доверять, а не доверять – значит, не любить, или любить меньше, но любить меньше – это всё равно, что не любить. Любовь либо есть, либо нет. Её не бывает больше или меньше, она вообще ничем не измеряется. Как только вздумаешь вымерить её, она погаснет совсем, и сразу станет труднее дышать. Любовь – как чистый воздух горних высей; она открывает второе дыхание, без неё всё серо, скучно и неуютно; гаснет её огонь – гаснет истина, и окружает тебя тьма, в которой прячутся чудовища.

Он откуда-то твёрдо знал: рано или поздно Настя сама откроет вход, и, может, тогда ей тоже явятся не только светоносные драконы, и придётся победить свою лярву, и ощутить восторг и ужас бесконечного пространства, и понять самую простую из всех простых истин: ход времени не имеет никакого значения. Оно бесконечно движется по одному и тому же кругу, любой его момент связан со всеми остальными – нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего – есть только Любовь. Время и расстояние – всего лишь иллюзия: не двигаясь с места, можно оказаться в любом моменте времени и в любой точке пространства. Безумцы твердят об этом миру не одну тысячу лет, но здравомыслящие люди лишь смеются в ответ.

Андрей меньше всего хотел походить на последнего безумного шамана. Он выбрал вот эту жизнь, полную радостей и неожиданностей, такую простую, совсем не волшебную – обычную, в общем-то, жизнь. Человеческую. Но в нём осталась и та, другая жизнь, невидимая большинству. Подобно темной космической материи, она пронизывает любого из нас, но не всякий способен осознать и принять её. Для этого нужно так много и так мало – любить. И тогда просыпается душа…

– О чём ты думаешь сейчас? – Настя прижалась головой к плечу Андрея.

Он погладил её волосы, остановился и посмотрел смеющимися глазами прямо в её глаза:

– О жизни. О том, как она прекрасна!

А высоко над ними сияли вечные звёзды, и среди них плыла зыбкая тень лося с золотыми рогами.

Эпилог

Чикуэ Золонговна каждое утро ходит к одинокой старушке-соседке Кэку: никого у неё нет, ни детей, ни близких родственников; сколько ей лет, сама не знает, отвечает: «Много!»

Приболела она, ещё кое-как может выползти на крылечко своего хлипкого домишки, а чтоб сходить за хлебом или за водой к колодцу – и речи нет: слаба, любое движение даётся ей с трудом. Хорошо, Чикуэ Золонговна ещё в силе, приглядывает за вековухой, помогает ей по хозяйству.

Но недавно что-то с Кэку случилось. Выберется она на крылечко, пожмурится на утреннее солнышко, чихнёт да и примется теребить свой ветхий халат: намнёт-намнёт подол, ухватит скрюченными пальцами самый низ и оторвёт узкую полоску ткани. Эту ленточку старуха раздирает на ещё меньшие клочочки, выбирает из них цветные нити и подкидывает вверх: если дует ветер, они попадают в его струю и плывут подобно осенним паутинкам над соседскими дворами, цепляются за ветви деревьев и повисают на проводах.