Одиночество вдвоем

— Как странно, она твоя подруга, а вы совершенно разные.

— Ты знаешь, что еще более странно? Ты точно соответствуешь ее типу. Тебе бы никогда не пришло это в голову.

— И что же это за тип?

Я не знаю, как ему это объяснить. Элайза благосклонно относилась к обычным людям. Ничто так не восхищало ее, как начищенные до блеска черные ботинки, портфель с медными пряжками, свернутая вечерняя газета под мышкой. Профессия банкира, по ее мнению, самая идеальная. Но это не мешало ей быть неравнодушной к адвокатам, библиотекарям, программистам (так как они не говорят о своей работе), т. е. к людям, чья работа требует абсолютной тишины и солидной одежды взрослого мужчины. Когда мы выходили куда-нибудь, ее шея начинала вращаться, как на шарнирах, в ответ на каждый брошенный на нее взгляд мужчины в темно-сером костюме. Может быть, это приносило ей облегчение после общения со сложными цветовыми гаммами, с которыми ей приходилось сталкиваться на работе.

К сожалению, такие мужчины редко подходили к Элайзе. У нее была слабость к коротким, шелковым платьям, которые больше напоминали нижнее белье. Впечатление было такое, что она начала одеваться, но затем, потеряв где-то в середине процесса к этому интерес, вышла в чем есть. Подобное случается с молодой матерью. Моду можно сравнить с началом фразы, когда вы начинаете ее говорить, а потом вдруг забываете, что вы собирались сказать.

— Ты утверждаешь, что ей нравятся обычные мужчины? — спросил Джонатан.

Я подумала о мужчинах в костюмах, с которыми она здоровалась и которые под любым предлогом уходили в туалет и появлялись вновь, но уже в сопровождении девушек в светлых блузках. В нашей спальне витал приятный утренний аромат. Арка для двигательной активности не издавала грохота, и это означало, что Бен покормлен и спит.

— Ты не обычный мужчина.

— Но я ношу костюм.

— Тебе это нужно.

— Мне это нравится. Я надевал бы его, даже если бы не надо было.

Я знала об этом. Когда наступала пятница, Джонатан чувствовал себя не в своей тарелке, так как ему приходилось одеваться по-домашнему. Я вышла из спальни, а он стоял перед зеркалом и примеривал безвкусные тенниски и широкие фуфайки. Этот человек родился в костюме. Констанс как-то показала мне его детскую фотографию, видимо, чтобы посвятить меня в его жизнь. На ней семи-восьмилетний Джонатан в бумажной короне (такую можно увидеть на рождественской хлопушке-конфете) стоит между двумя здоровенными мужчинами. Констанс, улыбаясь, смотрит на очень привлекательного мужчину в костюме, возможно, отца Джонатана, хотя мне никто этого не подтвердил, а я не хотела спрашивать. На другой фотографии на Джонатане был костюм и галстук, узел которого плотно стягивал его шею.

— Это во время Рождества? — задала я риторический вопрос, так как на заднем плане лоснилась индейка и повсюду валялись разорванные хлопушки-конфеты.

Я поставила блюдо на колени, влажным пальцем собрала крошки от рогалика и отправила себе в рот.

— То, что ты носишь костюм, вовсе не значит, что ты… — Моя голова потеряла способность логически мыслить.

— Что я кто?

— Ты прекрасный отец.

— Почему ты так думаешь?

— По тому, как ты его успокаиваешь, по твоему терпению — мое не идет ни в какое сравнение. По тому, как он любит тебя.

Джонатан забрал у меня пустое блюдо и стряхнул крошки рогалика с пухового одеяла.

— Да, любит, я знаю.

Бет и Мэтью выбрали ресторан. Интересно, почему из семи замужних пар, посещавших предродовые консультации, мы поддерживали отношения только с ними. Они излучали столько самодовольства, что можно было ощутить розоватую изморозь вокруг их голов. Бет стала звонить мне после рождения Бена. Сначала интересовалась, как я справляюсь, а потом начинала детально объяснять, что на самом деле все легко. Она обошла меня: Мод родилась на четыре дня раньше Бена. «Все зависит от твоего отношения. Если мать спокойна, то и ребенок спокоен», — учила она меня.

Во время наших гимнастических занятий Бет отдавала предпочтение упражнениям по релаксации. Она так бурно дышала, а ее грудь вздымалась, как кузнечные мехи, что создавалось впечатление, будто еще немного и она родит прямо в зале на тростниковой циновке преподавателя. Меня больше устраивал вид толстой девушки, которая пахла сладковатым горохом, носила испачканную соусом спортивную хлопчатобумажную фуфайку и в первый день занятий заявила, что ее друг даже не удосужился навестить ее. Она неуклюже разбирала вещи, разбросанные в отдалении на подушке, расписанной батиком, и говорила, что собирается воспользоваться петидином, диаморфином и любыми другими таблетками, которые только можно купить. После того первого занятия я больше не видела ее, так что, судя по всему, ее это тоже не очень-то беспокоило.

— Везет нам, — ухмыльнулась Бет, качаясь на стуле и рассматривая берег. Она была в светлом платье из грубой хлопчатобумажной ткани с короткими рукавами, украшенными буфами, воротник был вышит белыми цветами. На спине у нее висел рюкзак в виде зайца, который она позаимствовала из книги Беатрисы Поттер.