Одиночество зверя (СИ)

— Знаю. Собственно, они тоже моими друзьями никогда не прикидывались. Предают ведь только свои. Наверное, это я предал отца — объявил всю его жизнь прожитой напрасно. Так и сказал ему однажды. Он взялся расписывать прелести жизни пенсионеров при Советской власти, а я ему в ответ заявил: вы построили такую страну, которую построили. Она рухнула под собственной тяжестью и похоронила под своими руинами вас вместе с вашими пенсиями. Мол, какую ты хочешь пенсию, если страна не может экспортировать ничего, кроме энергоресурсов и сырья? Он меня тогда сильно разозлил.

— Но, в сущности, ваша позиция имеет право на существование, — заметил Худокормов с утвердительной интонацией.

— Имеет. Но высказывать её не стоило. У отца тоже было право верить в коммунизм, в Сталина и прочую ерунду.

— Разве могут родители верить государству, если оно преследует их детей за убеждения и слова, а не за преступления?

— Мать думала примерно так же, а отец не смог спустить свою жизнь в унитаз.

— Почему в унитаз? Он как раз бы придал ей смысл, если бы вступился за вас.

— Он вступался. Ходил по судам, адвокатам, прокурорам и прочим инстанциям, но не к правозащитникам. Наоборот, всеми силами доказывал мою непричастность диссидентам и даже меня самого пытался убедить в том же.

— И как же он обосновывал своё мнение?

— Очень просто. Мол, он ведь не против власти, он просто борется с отдельными нарушениями социалистической законности и несправедливостью со стороны отдельных должностных лиц. У него же есть право: вот Конституция, вот статья о свободе слова. Бедняга сам не понимал, что произносит антисоветские речи. А мне постоянно говорил: замолчи ты, наконец. Подпиши все их бумаги, откажись от дальнейших выступлений и возвращайся домой. Они действительно предлагали простой способ прекращения уголовного дела: выступить по телевидению с покаянной речью, отказаться от прежних заявлений и сослаться на моё скудоумие. Мол, враги заморочили мне голову, а я вовремя не разобрался, поддался на их провокацию и теперь горячо раскаиваюсь.

Наташа не понимала слов Ладнова. Точнее, не понимала связи между ними. Отец с ним спорил и не соглашался, но переживал и заступался за него перед лицом государства, а противостоять державной машине сложно и опасно. Почему же он говорит о нём холодно и отстранённо?

— Значит, отец хотел вам добра? — неуверенно поинтересовалась она.

— Конечно, — легко согласился Ладнов.

— Но вы пошли против него?

— Пошёл.

— И обижены на него?

— Почему обижен? — удивился диссидент и посмотрел на девушку как на особу странную, непредсказуемую и способную на спонтанные поступки. — Просто мы не были близки, так случается между людьми.

— Между вашей борьбой и отцом вы выбрали борьбу, разве нет?

— Вы слишком красиво выражаетесь, Наташа. Я не боролся и не делал жестокого выбора — просто жил и действовал в соответствии со своими мыслями, а не вопреки им.

— И ваш отец жил так же.

— Разумеется. И мысли наши, мягко говоря, не всегда совпадали. Проходили в школе «Отцы и дети»?

— Проходила. Но там основной конфликт происходит не между Аркадием и его отцом, а между Базаровым и Кирсановым-старшим. Аркадий же к своему отцу питает самые тёплые чувства.

— Но к Базарову они относятся совсем по-разному.

— Ну и что?

— Здесь кроется опасность. Люди по-разному понимают предательство. Закон предоставляет родственникам подозреваемого и подсудимого привилегию не давать против него показаний. Государство не заставляет их выбирать между законопослушностью и честностью. Знаете, мне всегда нравились рассказы и пьесы Сартра о войне. Герои у него негероические и в камере гестапо рассуждают вовсе не о любви к родине, а о самых приземлённых материях. Об опасности игры с предательством он тоже высказывался. Есть у него рассказ о подпольщиках. Арестованного спрашивают, где лидер их ячейки, и тот называет не тот адрес, где их лидер собирался ночевать. Хотел избежать пыток в случае молчания и надеялся обмануть судьбу. Но вышло всё наоборот: лидера арестовали именно в том доме, который назвал арестованный. Так совершил ли он предательство? Его даже заподозрить нельзя — он ведь не знал планов лидера, тот изменил их в последний момент.

— Формально — нет.

— Вот именно — формально. А если честно — предал. Но осудить его может только тот, кто выдержал пытку. Мальчики и девочки часто видят себя героями и уверены, что знают правильные ответы на трудные вопросы. Я вот уже состарился, но по-прежнему верен идеалам своей прыщавой юности — к чему бы это?

— Вы так говорите, будто назвали на допросе чьё-то имя, — бесцеремонно высказала Наташа своё интуитивное девчачье подозрение.

— Я не называл имён на допросах, — сухо возразил Ладнов. — Просто уже давно думаю о подвиге и предательстве. По необходимости, а не от безделья.