Одиночество зверя (СИ)

— Я никогда не держал тебя за дерьмо, — сказал он, не поворачиваясь к Саранцеву лицом. — Я просто воспринимаю ситуацию так, какова она есть в действительности. Или тебе нужен подпевала-подхалим на побегушках? Тогда просто выйди в коридор и свистни разок — целая толпа сбежится. Сможешь даже кастинг провести.

— Ты всегда так думал?

— Всегда.

— И во время выборов?

— Разумеется. И во время, и до них. С того самого дня, как Покровский назначил тебя преемником.

— Он меня поддержал, но выборы выиграл я сам.

— Если бы не его поддержка, ты бы их не выиграл.

— И кто бы их в таком случае выиграл? Зарубин, этот мировой рекордсмен по количеству проигранных президентских выборов?

— Их выиграл бы тот, кого Покровский назначил бы своим преемником. Честное слово, ты меня удивляешь своей детской наивностью.

— И ты ушёл бы от меня к этому преемнику?

— Мы с тобой не супруги. У того был бы на примете свой человек, и во мне он бы не нуждался. Дурной у нас разговор получается. — Антонов уже повернулся лицом к Саранцеву, но продолжал теребить левый манжет, словно хотел его оторвать или иным способом скрыть запятнавшую его воображаемую кровь. — Слушай, Игорь, я не собираюсь изображать из себя верного Руслана. Люди презирают собак за их слепую преданность, даже само слово сделали ругательством. Я говорю искренне. Тебе нужна правда или приятные слова?

Сергей замолчал, желая оценить реакцию Саранцева на сказанное им, и не увидел ничего. Игорь Петрович сидел неподвижно, глядя в стену напротив своего стола, и никак не проявлял отношения к услышанному. Наверное, он думал, хотя сам до конца не понимал, о чём именно. Он никогда не считал себя игрушкой в чужих руках, но и верховным вседержителем себя тоже не предполагал. Президент желал постигнуть основные истины бытия: кому верить и на кого полагаться, но внезапно осознал полную беспомощность на ниве психологических упражнений. Прежде он действительно полагал, будто знает Антонова, а теперь задумался: знает ли он вообще кого-нибудь из людей вокруг него?

— Ты информируешь Покровского? — тихо и ровно произнес Саранцев.

— О чём? — не понял его собеседник, ошарашенно вскинув брови. Потом догадался, но не ответил, упрямо ожидая разъяснений.

— О наших делах. О разговорах, планах.

— Я не информирую, — чуть севшим голосом выдавил Антонов. — Ко мне никто и никогда не подходил с подобными просьбами. А если ты думаешь, будто я сам на такое способен, мы не сможем работать дальше.

— Не сможем. Но я пока не знаю, что думать. Мы с тобой работаем полтора десятка лет, и сегодня я внезапно узнал о тебе нечто новое. И теперь не знаю, что думать.

— Новое? Раньше ты считал меня идиотом или обыкновенным холуём?

— Раньше я не знал, что ты меня считаешь идиотом или холуём.

— Я не считаю тебя ни тем, ни другим, — тоном взрослого человека, утешающего ребёнка, сказал Антонов. — Просто мы никогда не разговаривали на философские темы.

— Причем здесь философия? Мы говорим о бесконечно конкретных вещах: об отношениях между людьми и их взглядах на самих себя.

— Мы говорим об очень смутных материях, — упорствовал Антонов. — О природе власти, во-первых. И во-вторых — об отношениях между людьми, которые никогда в истории человечества не отличались конкретностью. Ты отказываешься признавать очевидное для всех других, но от твоего нежелания признать аксиому она не превратится в нерешённую теорему.

— Чушь собачья. Люди либо честны друг с другом, либо нет. Никакой философии и туманной многозначности. Если ты не считаешь меня настоящим президентом, ты не можешь работать на своём нынешнем месте.

— Пожалуйста, за кресло не держусь. Попробуй найти человека, заинтересованного не в собственной карьере, а в твоём благе.

— Ты печёшься о моем благе?

— Я не вижу в тебе небожителя. И не позволю тебе делать глупости из-за милого самообмана. Ты искренне полагаешь, будто мог победить на выборах без помощи Покровского и единороссов? Давай расставим последние точки над i, и потом я сразу уйду.

— Никто никогда ни на одних, самых плохеньких выборах не побеждал в одиночку, всегда нужна команда.

— Нужна. Но команда команде — рознь. Поддержи Покровский другого — и никакая команда не вытащила бы тебя на вершину. Одно дело — помощь в драке от утлого интеллигента в очках и совсем другое — от двухметрового боксера с компанией хороших друзей.

— Мы говорим не о драке. Если ты не забыл, мы занимаемся совершенно легальной деятельностью, на нашей стороне — закон, а не сила.

— Ты сегодня не перестаёшь меня удивлять, — воскликнул Антонов, с грохотом отодвинул неудобное кресло и уселся в него, нервно закинув ногу на ногу. — Несколько минут назад мы перечисляли министров, из которых любого в любой момент можно за что-нибудь посадить, если действовать по закону.

— Это и есть закон.