Одиночество зверя (СИ)

Происходила Юлия Николаевна из семьи журналиста-международника и по советским меркам являлась представителем знати. Ранние школьные годы она провела в Нью-Йорке, где набралась вольнодумства и не привыкла носить форму. Отец читал ей вслух сказки Пушкина и «Незнайку» Носова, рассказывал истории из своей жизни, а также из жизни дедушек и бабушек, неизменно вызывая в душе ребёнка живой отклик. Ежегодно маленькую Юлю возили летом в Кисловодск, к бабушке, в маленький частный домик с виноградником во дворе, и сказки казались там претворёнными в жизнь. Она приехала вместе с родителями в незнакомую Москву девяносто второго года, не самого удачного для первого знакомства, пережила шок и сохранила память о психологической травме на всю жизнь.

В школе она периодически бузила и учиняла демарши, но в старших классах начала сотрудничать в небольшой газете и после школы поступила на журфак МГУ — возможно, при содействии родителя, но сама она его ни о чём не просила и считала себя самостоятельным человеком. Обучение профессии совпало с безнадёжным обвалом доверия публики к средствам массовой информации и торжеством в обществе идеи о повальной продажности журналистской корпорации.

— Просто руки опускаются, — жаловалась она нетерпеливому сокурснику в ночном клубе, куда тот завлёк её в расчёте на последующий секс, — вот окончим университет, а люди будут воспринимать журналистов так же, как проституток. И чем тогда заниматься?

— Спасать престиж профессии, — игриво отвечал ухажёр, обнимая Юлю за плечи и наклоняясь поближе. Его одолевали гнетущие фантазии о грядущем удовольствии, и голова совсем переставала исполнять своё биологическое предназначение.

Мальчишка шутил, а возвышенная девица к тому времени решила посвятить своё будущее служению. Она продолжала сотрудничать в той же газетке, но не находила в своих коллегах схожих с ней устремлений. Те всеми силами зарабатывали на хлеб насущный и удивлялись смешной девчонке.

— Не надо изменять мир, Юленька, — говорил ей подвыпивший коллега, — ничего не получится. Твоё дело — добывать информацию, вот этим и занимайся. Жизнь устроена просто: она стоит денег. Всеобщий эквивалент по Марксу, а по-человечески — эквивалент всего.

— Я думаю, вы ошибаетесь, — отвечала она и брезгливо отодвигалась от доморощенного философа.

Юля Кореанно хотела достичь совершенства и всяческие препятствия на своём пути воспринимала со смешанным чувством недоумения и раздражения. Она не испытывала страха перед властью и преступным миром, но в раннюю пору своей деятельности просто не могла задеть интересы сильных мира сего — не владела опасными для них данными. Окончив университет и избавившись, как ей казалось, от клейма полуграмотной девицы на подхвате, юная журналистка с остервенением набросилась на свою редакцию в поисках настоящей правды жизни, но скоро столкнулась с прежней реальностью — для зубров печатного ремесла она оставалась безделушкой, к тому же романтичной и неспособной к компромиссу, то есть наихудшим из всех вариантов бессмысленной сотрудницы моложе тридцати лет.

Ей увлекались, и она порой попадала в плен девических чувств, в университете и после него, но пришёл день выбора пути — мыслями, душой и телом Юли всецело завладел женатый журналист кремлёвского пула, сорока с лишним лет, отец двоих сыновей и сам — нежный сын. Он холил в своей семье старенькую мать, ни на минуту не задумывался об устройстве её в дом престарелых и часто рассказывал всем знакомым и полузнакомым зубодробительные, смешные и страшные репортёрские истории.

— Тебе нельзя задерживаться в этой песочнице, — говорил он Юле о её газетке с оттенком брезгливости в голосе. — Нужно расти, а сейчас у тебя потолок над самым темечком. Могу устроить тебя к нам, но тогда нам нужно будет забыть обо всём, что было и притворяться чужими людьми. Иначе нельзя — водевиль получится. Я этого не хочу, а ты?

Юля не хотела водевиля, но страстно желала приблизиться к вершинам профессии и причаститься к тайнам кремлёвского бытия. Несколько месяцев связи с опытным коллегой казались ей лучшим временем жизни — дни напролёт она думала не о деле, а о своём избраннике, отчего дело страдало, и редактор всё чаще и чаще вызывал её к себе для нещадных разносов.

— Что с тобой происходит? — допытывался он у рассеянной девицы с бесцеремонностью летописца. — Влюбилась, что ли?

Юля молчала в ответ, потом уволилась и обменяла любовника на более престижную работу. Отвергнутый нисколько не обиделся, даже наоборот — ждал от неё именно такого шага. Всё время отношений с молоденькой журналисткой он испытывал ощущение, будто его постоянно исследуют и периодически берут интервью. Теперь они работали в разных отделах, притворялись незнакомыми, но иногда встречались в коридорах и расходились молча.