Одиночка

Привычным движением скидываю кроссы, стягиваю порванный на спине свитер. Мокрая от пота майка липнет к телу, но вместо того, чтобы маршировать в душ, я лениво потягиваюсь всем телом.

— Вот скажи, Мажор, — секунду спустя интересуюсь у парня, — Курт всегда был таким правильным отморозком или и у него были светлые полосы?

Губы Микаэля расплываются в улыбке, а в глазах мелькает задор. Он быстро скатывается с кровати и торопливо идет к небольшому письменному столу в углу.

— Ой, что я тебе сейчас покажу… — интригующе тянет он, роясь на книжной полке. — Ага! — возбужденно восклицает он, вытаскивая старенький фотоальбом.

Невзирая на приятную усталость в теле, я переворачиваюсь и сажусь на краешек кровати в ожидании чего-то особенного.

Микаэль идет нарочито медленно, чтобы еще больше подогреть мое любопытство. Затем, когда до кровати остается пара метров, не выдерживает и, разбежавшись, прыгает, утягивая меня за собой.

Я громко смеюсь от неожиданности и тяну руки к потрепанному, видавшему виды альбому.

— Показывай скорее! — молю в нетерпении.

Мика со смехом отодвигает руку с зажатым в ней альбомом как можно дальше от меня.

— Сначала пообещай, что используешь полученную информацию против Курта, — веселится он.

— Обещаю! — я чуть ли не подпрыгиваю от разбирающего любопытства.

Одним движением парень умудряется перевернуться сам и заодно перевернуть еще и меня. Поудобнее устроившись на животе, подпираю подбородок ладонями и с вожделением смотрю в сторону фотоальбома.

— Дорогая мисс Райт, — шутливо начинает Мика, — позвольте познакомить вас со «светлой» стороной моего достопочтенного братца.

Молодой лаэрд открывает первую страничку альбома, и я с любопытством оглядываю мальчишку лет пяти, сидящего на стуле перед черным пианино.

Ути-пути! Какая милота…

— Пардон! — быстро прикрывает руками фотку парень. — Это не Курт… — он торопливо пролистывает первые пять страниц альбома и наконец находит нужное.

— Смотри!

На развороте фотоальбома уместилось аж четыре фотографии, сделанных, судя по качеству снимков, в разное время.

На первой, не самого хорошего качества, фотограф попытался поймать молодого — лет девятнадцати — парня, скользящего по изумрудным волнам на доске для серфа. На второй была изображена какая-то растаманская тусовка, где среди сизых клубов дыма с большим трудом можно было различить смазанные черты лиц людей.

Третье фото — и тоже какое-то непонятное сборище, но уже на фоне дремучего леса, в окружении палаток и костра. На четвертом снимке опять люди, но на этот раз спортсмены. Судя по белым кимоно — дзюдоисты или каратисты.

— Микусь, а при чем тут наш Курт-правильный? — хмурю лоб, безуспешно пытаясь определить, где бы тут мог спрятаться мой опекун. — Или ты хочешь сказать…

Замерев от восторга, еще раз смотрю на снимки, особенно на тот, где весело угорает компашка растаманов.

Значит, сам в молодости отрывался как хотел, а мне, видите ли, надо жить по расписанию?

Ну, я ему завтра устрою веселую жизнь…

— Мика, дай снимки, — прошу я. — Буду завтра твоего братца ностальгии предавать, а то раскомандовался тут, понимаешь!

Парень громко хохочет и наклоняется ближе.

— А теперь настало время тебе узнать страшную правду — на этих снимках нет Курта…

Я оборачиваюсь, пристально смотрю Мике в глаза, не оглядываясь, тяну руку за подушкой и от души начинаю лупить этого гада по лицу.

— Ева, уймись! Прошу тебя! — громко ржет парень, закрывая лицо руками. — Ну, пожалуйста!

Куда там!

Я была зла, я была неудовлетворена, я была обманута. Гремучий коктейль!

— Е-ва-а-а! — загоготал Микаэль, когда я, отбросив подушку на пол, принялась щекотать парня. — Ева, я боюсь щекотки!

— А кто ее не боится! — рычу в ответ страшным голосом и усиливаю интенсивность карательных мер.

Микаэль ужом сползает с кровати, откатывается по ковролину в сторону и поднимает руки.

— Сдаюсь, только больше не бей меня!

Громко фыркнув, захлопываю, как оказалось, совершенно неинтересный фотоальбом и встаю.

— Раз ты мне ничего захватывающего не показываешь, то я пошла в душ!

— Ну, как это ничего… — подмигивает парень и медленно-медленно тянет завязки спортивных штанов.

Батюшки! А Мажор все никак не оставит попыток. Вот она, сила открытых гештальтов в действии.

Фыркаю еще раз, на этот раз более выразительно.

— Я росла с двумя братьями в одной комнате, думаешь, хоть что-то у тебя в штанах может меня удивить?

Микаэль оставляет завязки в покое и удрученно качает головой.

— Как же тяжело будет твоему парню.

Для порядка запустив в чересчур разговорчивого лаэрда второй подушкой, гордо задираю подбородок и шествую в ванную. И только закрыв дверь на замок, тяжело выдыхаю.

В одном Мика все-таки прав — характер у меня паршивый. Потому, наверное, парни от меня и бегут. И, может быть, поэтому за весь день Платон мне так и не позвонил.

Или он, как в западных романтических комедиях, решил выждать три дня?

Стараясь больше не думать ни о чем, я быстро скидываю пропитавшуюся потом одежду и встаю под теплые струи воды. Быстро сориентировавшись, хватаю гель, сладко пахнущий экзотическими фруктами, и от души лью прямо на тело.