Одиночка

Ворота выросли перед нами, стоило лишь миновать еще один поворот, и я глухо зарычал от ярости и досады. Створки неторопливо сходились, но все же успели закрыться прежде, чем мы смогли прошмыгнуть меж ними. Теперь выход оставался только один и он мне очень не нравился. Но и ничего другого уже тоже не оставалось. Я подпрыгнул вслед за гулоном, прямо таки взлетел как птица, на миг ощутив необъяснимый страх, и вцепился когтями в стену города. Только вот не было у меня природной ловкости и я не так владел своим телом, как мой гулон, этот молодой и сильный зверь. И если он одолел препятствие в несколько приемов, то вот я бессильно повис, испытывая смутное желание в довершение ко всему вцепиться в камень еще и пастью. Задние лапы скользили, тяжесть собственного тела тянула меня вниз, а гулон тоскливо смотрел на меня со стены, склонив голову набок и жалобно скулил. Здесь он ничем мне помочь не мог.

Я сцепил зубы и упрямо продолжал карабкаться вверх, продвигаясь все дальше и дальше, слишком медленно, приковывая к себе заинтересованные взгляды Единых. Они еще не ничего не понимали, но этому быстро настал конец.

– Один из них – маг! – Голос Веланда невозможно было спутать ни с чьим другим. – Убейте обоих!

Я как раз взгромоздился на стену, в который раз возрадовавшись тому, что у меня такие крепкие когти, позволившие с огромным трудом, но все таки одолеть подъем. Дело осталось за малым – спуститься и изо всех сил бежать к Вратам. Гулон грациозно спрыгнул, приземлившись на четыре лапы, а вот я заскользил, сорвался и кубарем скатился вниз по насыпи. Но это было уже неважно. Мы наперегонки понеслись вперед, держа взглядом увеличивающуюся в размерах серую точку. В черную гладь мы прыгнули одновременно, отрезав от себя Убежище и Единых.

Я, едва не забывшись в теле гулона, в последний миг изменил направление – и выкатились мы из совершенно незнакомой Арки в чужой мир, зарывшись носом в огромный сугроб. Маги же наверняка запнулись возле Врат, не зная, куда направиться в первую очередь. Да и откуда им знать, где мы сейчас, если даже я сам не представлял себе, куда нас занесло. Так что пока мы были в относительной безопасности, имея в запасе самое малое час, чтобы убраться вглубь мира. Я молча порадовался, что выбрал направление совершенно произвольно – теперь вряд ли нас отыщут в скором времени. Если только маги не умеют читать по зеркалу Врат…

С трудом вернув себе прежний облик, я поднялся с четверенек, кое-как разогнув сведенную спину. Гулон испуганно жался к моим ногам и мелко подрагивал. Я понимал его, ощущая свинцовую тяжесть во всем теле. Страх и боль – все смешалось воедино, а смертельная усталость постепенно укрывала их тенью полного безразличия. Гладкая шерсть под моей ладонью чуть вздыбилась и я машинально погладил зверя, осознавая, что не могу успокоить его и тем более успокоиться сам.

Раскинувшийся перед нами мир на первый взгляд не был враждебным, но его инородность вполне могла сыграть с нами плохую шутку. Удручало и другое – Врата все еще были пусты, а значит – этот мир беззащитен, как и все прочие. А когда появятся новые привратники, на чью помощь, откровенно говоря, я сильно надеялся, неизвестно. Как и то – станут они нам помогать или же сразу сообщат о подозрительных чужаках Единым.

Оглянувшись, я отрешенно отметил, что все вокруг кажется странно застывшим, будто мертвым. Не было ни малейшего движения воздуха, ничего, что выдавало бы жизнь. И хотя в Убежище день сейчас был в самом разгаре, здесь царила ночь, мягким полумраком окутывая окрестности. Где-то вдали смутно виднелись какие-то черные пятна, но отсюда и не понять – то ли лес, то ли горы.

Я опустил глаза, почувствовав мягкое прикосновение теплого бока гулона. Желтые глаза зверя светились в темноте как огоньки. Он настороженно вдыхал воздух, впитывая незнакомые запахи, и не торопился отходить ни от Арки, ни от меня. Он чувствовал – так безопасней всего. Я тоже растерянно стоял на месте, понимая, что впервые оказался в чужом мире практически один. Я и гулон, оба оторванные от привычной жизни, чужие и беспомощные здесь, не знали, что скрывает эта ночь, что таит за напускным спокойствием и замершей тишиной.