Одиночка

«Предупреждение экипажу: на корабле обнаружено присутствие чужеродной мыслящей субстанции 47-го класса по шкале Ван-Стафа»

«Чрезвычайная опасность»

«Компьютер отключен. Информация уничтожена».

Жилистые пальцы разжались, и на пол с шипением упал блестящий наконечник, рассыпая осколки волноводов. Индикаторы ослепительно вспыхнули и стали взрываться один за другим, наполняя каюту едким дымом. Экран погас. Лапа поползла по клавишам, оставляя на них сгустки прозрачной слизи. Рев сирены расколол тишину корабля, и нежный женский голос речевого синтезатора запричитал: «Команда, срочно приступить к эвакуации. Включена система уничтожения корабля. До взрыва тридцать минут. Отсчет времени пошел. Двадцать девять…»

Голос начал искажаться и через мгновение утонул в реве заработавших маршевых двигателей.

Вспыхнул экран: «Курс изменен. Нынешнее положение корабля: 756456765298787671211438565430 7685…»

Экран взорвался. Осколки стекла зацокали по панелям, срезая колпачки индикаторов, ручки тумблеров; раскалывая корпуса клавиш, царапая переборки и потолок. Панель центрального терминала отлетела, обнажая пучок вьющихся щупалец, пробивающихся сквозь пыльные кристаллы и платы.

Вспышка.

33

Бретт трудился над самокруткой, глядя в толстый доисторический журнал с инструкцией по изготовлению этого чуда. Согласно руководству он аккуратно расправил клочок бумажки, насыпал в нее табаку и старательно сворачивал теперь в тонкую трубочку. Потом требовалось смочить слюной край и заклеить самокрутку. Но мокрая от слюны бумага почему-то не хотела клеиться, табак рассыпался, и вот уже в который раз ничего не получалось. Сидящие рядом с интересом наблюдали за процессом.

— Черт, наконец! — Бретт быстро вставил получившуюся сигарету в рот и подкурил ее.

Едкий липкий дым пополз по кают-компании.

— Фу, ну и гадость же ты вечно вычитаешь в своих дрянных журналах! — сказала, поморщившись, Рипли. — Прочитал бы хоть когда-нибудь что-нибудь стоящее.

— А-а-а… — отмахнулся он, — это и есть самое стоящее!

— Да, конечно, это самое стоящее дерьмо из всего дерьма, что есть на свете!

— Ты, между прочим, утверждала, что такого вообще не может быть!

Дым резал глаза.

— Лично мне хочется здоровым долететь до дома, — вдруг сказал Паркер.

— Друг, что ты? Ты ведь тоже нет-нет, да курнешь! — удивился Бретт.

— Да я не об этом. Меня интересует, что мы будем делать с этим существом?

— Правильное решение можно будет принять, когда мы хорошенько все обдумаем, — глубокомысленно изрек знатный курильщик и исчез в клубах дыма.

— Слушай, — Рипли наклонилась к нему, — а ты знаешь, что постоянно говоришь «правильно»?

— Правильно!

— Нет, ну что можно думать о человеке, который всегда говорит «правильно»?

— А он родился таким «правильным», — хихикнул Паркер.

Сидевший рядом капитан с задумчивым видом гладил бороду.

— Во, правильно! — довольный Бретт поправил бейсболку.

К веселой компании подошла Ламберт. До этого она сидела в глубине каюты и с каменным лицом смотрела прямо перед собой. Выглядела она ужасно. Коротко подстриженные светлые волосы были взъерошены, щеки впали, бледно-желтая кожа обтягивала широкие скулы. Под большими серыми глазами проступили серо-синие полумесяцы, а тонкий прямой нос заострился и теперь напоминал клюв большой птицы. Она обвела присутствующих пустым испуганным взглядом и еле заметно напряженно улыбнулась.

— Ладно, хватит. Заткнитесь! — разрушил идиллическое веселье Даллас. — Нужно занять свои места и заняться делами. — Он встал и пошел к выходу, но по дороге наткнулся на Ламберт и остановился возле нее.

Глядя сквозь капитана, она заскулила:

— Неужели вы забыли о том, что находится у нас на корабле? Ведь, может быть, это правда, что опасность чрезвычайна!

Причитания прервал зуммер селекторного телефона. Рипли потянулась к микрофону и щелкнула тумблером:

— Да, слушаю.

— Даллас! — позвал восторженный голос Эша.

— Что? — отозвался капитан.

— Даллас, приходи немедленно посмотреть на Кейна. Он открыл глаза.

— О Боже…

34

Кейн сидел на столе и усиленно тер глаза. Черные точки зрачков сузились и почти исчезли в голубых глазах, не пропуская свет. Веки набухли и вздулись тяжелыми багровыми неповоротливыми мешками. Кожа на щеках обвисла, а губы пересохли и потрескались. На широком с горбинкой носу выступили крупные капли пота. Вообще все его лицо было измято и истерзано, как будто по нему долго били. В накинутом на плечи одеяле и с чашкой горячего какао в руках Кейн больше всего напоминал бездомного с благотворительным ланчем под Рождество.

— Как ты, братишка? — спросил заботливый Паркер, — как обычно, он успел первым сделать то, что собирались сделать все, и задал вопрос, который хотели задать все.

Кейн устало щурился и отхлебывал из чашки.

— Глупый вопрос. Ужасно, просто ужасно. Как может чувствовать себя человек после этого? Наверное, как новорожденный. Очень холодно.

Эш подошел к нему и подал новую чашку с горячим какао. Кейн с жадностью стал пить, и по его лицу было видно, что кипяток доставляет ему настоящее удовольствие.