Одиночный полет

— Все в порядке, командир! Держитесь! — Голос штурмана становится отчетливее. — У вас в кабине справа аптечка. Вы слышите? Справа на борту аптечка! Возьмите бинт и перевяжитесь! Выпустите штурвал из правой руки и перевяжитесь! Пе-ре-вя-жи-тесь! Да-да. Надо перевязаться. Обязательно…

Пилот выпускает штурвал из руки и тянется к борту. Он нащупывает бинт. Потом зубами разрывает его. В кабине воет воздушный поток. Это сквозь пробоину. Он леденит пилота. И он же заставляет его держаться.

Пилот ощупью, осторожно вытаскивает несколько осколков, застрявших в коже щек. Потом берет конец бинта в зубы и правой рукой начинает перевязывать голову. Пальцы слиплись от крови, кровь на куртке, весь бинт пропитан ею, как губка. Голова раскалывается. Но пилот должен долететь до Белоруссии…

— Штурман, осмотрите машину…

Когда майор Козлов узнал, что полковник отдал капитану Добрушу штурмана и стрелка из его экипажа, он пришел в бешенство.

— Авантюрист! — выкрикнул он. — Если бы Назарову с Кузнецовым приказали лететь с тобой… но ты воспользовался тем, что они не посмеют тебе отказать! Как ты смеешь брать на себя такую ответственность?!

— Я не боюсь никакой ответственности, Козлов, — устало ответил Добруш. — И отвяжитесь, наконец, от меня, вы мне надоели. Я приведу машину обратно.

«Я приведу машину обратно…»

— Самолет как будто в порядке, командир, — сообщает штурман. — Пробоин, наверно, много, но жизненные центры не затронуты. Моторы пока работают хорошо, течи масла не заметно.

— Что… со стрелком?

Закончив перевязку, он откидывается на спинку сиденья.

— Я слышал стук его пулеметов всего несколько минут назад. Значит, он жив. Но с ним нет связи.

— Попробуйте… пневмопочту.

— Не работает.

— Штурман… выводите машину на курс…

— Машина на курсе, командир. Мы идем домой.

— А… хорошо.

— Продержитесь до Белоруссии, командир.

— Как высота?

— Две тысячи. Мы долго падали.

— Мы идем с набором или снижаемся?

— Идем нормально, командир.

— Штурман… командуйте… набор… Нам нельзя…

Снова чернота протягивает к нему свои шупальцы и пытается выбросить из жизни.

— Набор! — кричит пилот. — Набор, штурман!.. Он не помнит, почему им нельзя идти на малой высоте, но твердо знает, что нельзя.

— Не так резко, командир! — поспешно говорит штурман. — Чуть отдайте штурвал от себя… Так, хорошо! Как вы себя чувствуете?

— Ничего… ничего… штурман… — бормочет пилот. — Ничего…

— Командир, вы перевязались?

— Да!

— Пока отдохните. Потом перевяжетесь лучше. У вас там осталось еще два бинта…

— Штурман, если я потеряю сознание…

Нет. Об этом не следует говорить. Если он потеряет сознание, штурман сам узнает об этом. Но он не имеет права терять сознание. Он отвечает за экипаж. Он отвечает…

— Штурман, что со стрелком?

— Пока не знаю, командир.

— Попробуйте узнать.

— Я пробую, командир… — Он на мгновение смолкает, потом спрашивает: — У вас кислород в порядке? Шланги целы? Проверьте…

«Ах, какой ты заботливый, штурман… Ладно, спасибо».

— Проверил. Нормально. У вас?

— В порядке.

— Пока не свяжетесь со стрелком… штурман… пока не свяжетесь… — Он снова вырывается из черного плена и продолжает: — Больше пяти тысяч не набирать…

— Да, командир. Понял, командир. Вы не забыли переключить баки?

Это он забыл. Пилот тянется к переключателю. Потом обессиленно откидывает голову на спинку сиденья…

19

Первой мыслью штурмана, после того как он узнал, что пилот потерял зрение, было дотянуть до Белоруссии. Конечно, оставлять самолет над оккупированной территорией — перспектива не из приятных. Но там была бы хоть какая-то надежда скрыться, связаться с партизанами или пробиться на восток. Теперь этот вариант отпадает.

Пилот не выбросится с парашютом, потому что не захочет оставить в машине стрелка. А он, штурман, один прыгать тоже не станет. Вот и все.

Рассчитать наивыгоднейший режим полета и постараться не дать пилоту потерять сознание — вот все, что еще может сделать штурман. Но если даже пилот сможет продержаться до конца полета — это ничего не меняет. Они обречены. Слепому пилоту не посадить машину. Это и штурман отлично понимает. Даже для здорового человека посадка — самое сложное.

Можешь рассчитывать скорость, высоту, маршрут, экономить горючее, искать попутный ветер, обходить вражескис ловушки, отбиваться от истребителей — все равно приговор вынесен.

Думать об этом не следует. Пока работают моторы, пока пилот не потерял сознание и пока в руках штурмана карта и навигационная линейка, им остается одно — лететь. И пытаться связаться со стрелком.

Штурман испробовал уже все средства — связи со стрелком нет. Возможно, он погиб. Может, ранен и потерял сознание. Может, выбросился с парашютом. Все может быть…

«Ну что ж, — думает штурман. — Я сделаю все, что от меня зависит. И если это даже ни к чему не приведет, я, по крайней мере, буду знать, что держался до последнего».

Так он разрешил для себя задачу. Не лучшим образом, он это понимал, но что еще сделаешь в его положении?