Одиночный выстрел

Про Ленинградский фронт ей много рассказывал Владимир Пчелинцев, который там воевал. Наступление фрицев на город остановили в ноябре 1941 года, но сил, достаточных для того, чтобы сразу отогнать от колыбели пролетарской революции вражескую группу армий «Север» у наших не было. Началась позиционная война, и следовало малыми средствами наносить врагу больший урон. Старший лейтенант утверждал, будто массовое снайперское движение зародилось именно на болотистых равнинах возле рек Нева, Свирь и Волхов, он — один из его основателей и потому получил звание Героя Советского Союза раньше других — в феврале 1942 года.

Никакого желания продолжать службу вместе с Пчелинцевым Людмила не испытывала. Она надеялась вернуться в тот же учебный центр 32-й гвардейской дивизии ВДВ в Московском военном округе и спокойно ожидать передислокации этого воинского соединения на фронт. Когда-то в письме, отправленном сестре Валентине из Одессы, красноармеец Павличенко сгоряча обещала довести свой счет до тысячи убитых немецко-фашистских оккупантов. Провоевав год, поняла, что вряд ли это у нее получится. Каждый меткий выстрел имел свою цену, и она ее платила, безоглядно тратя собственные силы.

Такие мысли медленно кружились у младшего лейтенанта в голове. Под ровный гул моторов она дремала, просыпалась, погружалась в сонное состояние снова, и во сне видела тех, кто с каждым новым поворотом самолетных винтов приближался к ней: добрую свою матушку Елену Трофимовну, любимого сына Ростислава, которого теперь намеревалась перевезти из Удмуртии в Москву, определить в хорошую школу и больше никуда от себя не отпускать.

— Льюдмила, проснись. Вот твой горячий завтрак, — раздался рядом с ней голос Роберта Брауна, механика «Либерейтора». С ним делегаты познакомилась еще до вылета, во время веселой новогодней вечеринки в офицерском клубе авиабазы.

— Спасибо, Боб, — Павличенко улыбнулась и взяла чашку с горячим кофе, которую он протягивал.

Браун минуту назад спустился сюда из кабины пилотов с термосом в руках, чашками и большой тарелкой, наполненной бутербродами с сыром и ветчиной. Он раздал еду, сказал, что до Москвы осталось лететь часа полтора, что радиограмму во Внуково они уже отправили, и там самолет будут встречать их родственники…

Наконец-то она увидела русское поле!

Занесенное снегом и абсолютно ровное, оно простиралось до зубчатой полоски леса, синеющей вдали. С левой его стороны находились какие-то строения, и оттуда к бомбардировщику, остановившемуся на самом краю взлетной полосы, бежали люди. Среди них была и Елена Трофимовна. Мать и дочь крепко обнялись, троекратно поцеловались и долго стояли, прижавшись друг к другу. Слезы радости катились по щекам пожилой женщины.

— Слава Богу, слава Богу, роднуся моя, — бормотала она. — Уезжала на месяц, вернулась через четыре…

В комнате семейного общежития Наркомата обороны сразу стало тесно. Чемоданы пришлось придвинуть к единственной свободной стене и постепенно вынимать из них вещи. Енотовую шубу, большую и громоздкую, все-таки удалось разместить в шкафу. Гладкоствольный армейский дробовик «Winchester М1897 Trench Gun», подаренный снайперу рабочими канадского оружейного завода в городе Торонто, они повесили на гвоздь, вбитый в стенку шкафа. Зато на столе, на фарфоровых тарелках, тоже подаренных, отлично смотрелась еда из походного пайка английского офицера, которым снабдили русских на военной авиабазе под Глазго: сыр, ветчина, рыбные консервы, шоколад, печенье. К этому натюрморту Люда прибавила бутылку шотландского виски «Белая лошадь». Она уже забыла, кто и когда вручил ей стеклянную емкость с желтой этикеткой.

Разговор затянулся до глубокой ночи.

Елена Трофимовна слушала рассказы дочери и многому удивлялась. Людмила старалась говорить о самом главном: американцы и англичане встречали их сердечно, на митингах всегда аплодировали и охотно сдавали деньги в фонд помощи Красной Армии, Всемирная студенческая ассамблея прошла организованно и приняла антифашистский «Славянский меморандум», семья президента США Франклина Делано Рузвельта очень богатая и владеет имением в три квадратных километра, а знаменитый артист Чарли Чаплин похож на своего киногероя. Он — простой и добрый человек.

Впрочем, иногда они переходили на английский. Людмила объясняла разницу между британским и американским английским. Преподавательнице иностранных языков, никогда не бывавшей ни в Англии, ни в Соединенных Штатах, это было полезно. Елена Трофимовна не спеша перелистывала тамошние газеты с фотографиями дочери и статьями о ней, отмечала в них какие-то слова и фразы, уточняла перевод.

Все это пригодилось для пространного отчета, который начала составлять Павличенко сразу после поездки. Его требовалось подготовить за неделю. Чтобы не отвлекаться и ничего не забыть, Людмила даже не выходила из дома на улицу. Десятка три листов бумаги покрыла она своим крупным, размашистым почерком, перечеркивая, исправляя, заменяя одно описание другим, казавшимся ей более политически выдержанным.