Одиночный выстрел

Не расставаясь с книгой, Люда провела в медсанбате еще десять дней, пока ей не сняли швы с раны на голове. Она листала произведение молодого артиллериста и старалась запомнить севастопольскую топонимику: Северная сторона, Корабельная сторона, Сапун-гора, Малахов курган, Мекензиевы горы, Сухарная балка, Мартыновский овраг, речка Черная, Павловский мысок, Куликово поле. Ведь из неоглядных ровных пространств причерноморских степей Павличенко вместе с родной 25-й Чапаевской дивизией вдруг переместилась в совсем иные края. Живописные, но невысокие, густые леса покрывали северные покатые склоны крымских гор. К югу они выходили отвесными каменными уступами, которые кое-где нависали над прибрежными долинами. Глубокие впадины, или поместному — «балки», между горными высотами, лощины и холмы, чередующиеся с оврагами — здешний пейзаж имел довольно сложный рельеф. Он скрадывал, зрительно искажал расстояния, а они были важны для снайперской стрельбы…

Между тем Приморская армия, немного отдохнув от одесской эпопеи, 21 октября 1941 года готовилась отправиться по железной дороге на север Крымского полуострова, чтобы остановить наступление немцев на мало к тому пригодных Ишуньских позициях. Уходила в новый поход и 25-я Чапаевская дивизия. Лейтенанту медицинской службы Борису Чопаку приходилось прощаться с Людмилой, поскольку все ранение бойцы оставались для долечивания в Севастополе.

Однако настроение у молодого хирурга перед отъездом было хорошее. Пребывание в медсанбате № 47 сержанта Павличенко благотворно повлияло на их отношения. По крайней мере, Люда перестала дерзить сыну профессора и довольно зло подшучивать над ним, что часто проделывала раньше.

Врач может быть внимателен к пациенту. Своим искренним вниманием и заботой он смягчит его страдания, словно возьмет часть их на себя, и тогда боль отступит. Раньше Людмила не встречалась ни с чем подобным. Борис доказал ей, что такое лечение возможно. Каждое утро при обходе он участливо склонялся над ней, ласково задавал вопросы о самочувствии, осторожно прикладывал металлическое ухо фонендоскопа к ее обнаженной груди.

Сердце снайпера замирало и давало сбои. Люда, помня про их первый поцелуй, боялась одного: как бы доктор не истолковал тогдашнее ее поведение превратно. Между благодарностью врачу и любовной страстью слишком много различий. Но объяснения казались ей бессмысленными. Ома не хотела обижать доброго человека Борю. Павличенко относилась к нему, как к младшему брату. Младшему потому, что четыре огненных месяца на передовой, по ее мнению, равнялись четырем годам спокойной жизни и тылу.

Волею судеб Борис подошел к строгой своей возлюбленной невероятно близко. В день операции по извлечению осколка сотрудницы медико-санитарного батальона, не подозревая ни о чем, раздевали перед ним его невесту, точно готовили к супружескому ложу. Он отогнал грязные мысли, холодным острием скальпеля коснулся ее раны и услышал стон, который до сих пор звучал в его ушах. Ей стало больно, несмотря на действие лекарств.

Зато потом ни одного нескромного взгляда, жеста или слова не позволил себе лейтенант Чопак. Он имел очень серьезные намерения и собирался осуществить их в мирном пока еще Севастополе, то есть сделать избраннице официальное предложение руки и сердца. Сын профессора навел справки. Если оба военнослужащих подавали соответствующий рапорт в штаб дивизии, то по приказу комдива там оформляли заключение брака и выдавали молодоженам свидетельство, скрепленное круглой печатью.

Они гуляли по больничному двору. Борис рассказывал о новом месте базирования медсанбата № 47: в Симферополе, недалеко от старой татарской мечети. Постепенно двор пустел, ибо приближалось время обеда. Они сели на деревянную скамейку под раскидистым вязом. Чопак оглянулся. Вроде бы никого рядом не просматривалось, и он рубанул с плеча:

— Люда, выходи за меня замуж!

— Прямо сейчас? — она рассмеялась.

— Я серьезно говорю.

— Правда?

— Ну, хочешь, произнесу фразу полностью?

— Произнеси… — она пожала плечами.

Он, опустившись на колено, торжественно заговорил:

— Глубокоуважаемая Людмила Михайловна! Будучи знаком с вами с июня месяца сего года, я проверил свои чувства. Без вас мне жить невозможно. Предлагаю вам свою твердую руку фронтового хирурга и свое сердце, полное любви!

— Про руку хорошо сказано, Боря, — она уже поняла, что это — не шутка, и перестала улыбаться.

— Мой отец при помолвке подарил маме кольцо, — сказал лейтенант. — Так принято в нашей семье. Вот твое кольцо, Люда.

Чопак достал из кармана форменных темно-синих брюк-галифе коробочку и, пользуясь полной растерянностью сержанта Павличенко, надел ей на безымянный палец серебряное колечко, совсем недорогое, тонкое, с полудрагоценным камушком александритом. Она схватилась за кольцо:

— Что ты вдруг придумал?

— Не волнуйся, оно — временное. Другого мне купить здесь не удалось. Но настоящие золотые обручальные кольца я обязательно раздобуду, вот увидишь!

— Мне трудно ответить сразу, — Людмила отвела глаза и нахмурилась. — Но пока я согласия не даю. Пожалуйста, возьми кольцо обратно.