— А это не тебе решать, — сказал Гай совершенно. спокойно. — Здесь я режиссер.
— Так будет лучше для пьесы и для спектакля, — Продолжала я сквозь всхлипывания. — Он меня ненавидит. С другой девушкой у вас не будет никаких осложнений.
— Дрейк прав. Ты меняешь слова в репликах и сбиваешь его. Зачем?
— Он не должен поступать со мной так, как он делает!
— Ты не ответила на мой вопрос.
— А ты не ответил на мой — выкрикнула я с вызовом.
— Мне и не нужно отвечать. Я не порчу написанное автором.
— Но если ты считаешь, что порчу я, почему ты молчишь?
— Потому что сейчас не время. Сейчас я хочу знать, почему ты это делаешь?
— Потому что это единственный способ заставить его дать мне возможность играть роль так, как я считаю нужным.
Гай и Уолтер понимающе переглянулись.
— Но причина недостаточно веская, — сказал Гай. И тут неожиданно все мои страхи отступили, и я сорвалась:
— Тогда скажите, что мне делать? Как мне произносить все эти реплики и оставаться семнадцатилетней девочкой по пьесе, если так говорят тридцатилетние женщины? И я не знаю ни одной девчонки, кто бы так говорил!
На мгновение я умолкла, чтобы перевести дух, и тут увидела, что Уолтер повернулся и уходит от сцены к выходу из зала.
Я рванулась было за ним вслед, но Гай остановил меня, взяв за руку.
— Пусть уходит.
— О чем ты говоришь? — закричала я. — Это мой муж! Мой муж уходит!
— Не твой муж, а драматург, автор пьесы.
— Я сделала ему больно! Обидела! Пусти!
— Не пущу. Он профессионал и он переживет. Со временем.
— Не понимаю.
— Кто-то должен был ему сказать. Ты права — твои реплики не годятся, и это становилось очевидным с каждым днем. Если бы диалог был настоящим, Дрейку не понадобилось бы вытворять то, что он сейчас делает. Он бы просто работал на сцене, работал в диалоге с тобой.
За спиной Гая я увидела Дрейка, Он вышел из кулисы.
— Все в порядке? — спросил он буднично, невозмутимо, как бы между прочим.
— Как всегда, нормально, — так же спокойно, так же буднично ответил Гай.
И тут я все поняла и почувствовала, как во мне нарастает слепая злоба.
— Вы... вы сознательно натравили меня на Уолтера? — крикнула я. — Своими подлыми уловками! Потому что у вас кишка тонка сказать ему в лицо всю правду!
— Угу... И ты единственная, от кого он это выслушал, — признался Гай. — Теперь он вернется, и будет работать, и все перепишет — и все реплики заиграют.
— Какое же ты дерьмо!
— А разве я утверждал, что я святой?
— Правду! — снова взвилась я. — Может ли хоть кто-нибудь сказать правду? Неужели вы всегда прибегаете к манипулированию людьми и заставляете их делать за вас вашу грязную работу, вместо того, чтобы сказать правду, что, на мой взгляд, куда проще?
— Это театр, — сказал уклончиво Гай.
— Такой он мне не нравится, — заявила я. — И тем не менее, тебе придется принять его таким, если ты хочешь оставаться в нем.
— У меня нет ни малейшего намерения оставаться на сцене.
— Если ты собираешься и дальше жить с Уолтером, быть его женой, тебе придется смириться с театром, хочешь ты того или нет. Потому что вы всегда будете так или иначе в театре, а точнее, в театральном деле. И запомни, что это единственная жизнь, которую он любит и которую он хочет вести, — он двинулся к кулисам, не дожидаясь моего ответа. — Репетиция завтра в два, — сказал он, не поворачиваясь и уходя в кулису.
Мы остались с Дрейком вдвоем на сцене. Он ухмыльнулся.
— Ты и я — и никого больше...
— Не вижу в этом ничего смешного.
— Тогда извини, я не хотел чтобы так получилось, правда, не хотел.
Я не ответила, и на его лице появилось выражение раскаяния.
— Но я ничего не мог с собой поделать. Мне кажется, я оказался гораздо лучшим актером, чем сам думал.
Его откровенные слова сломали возникший между нами ледок, и я засмеялась.
— Ты чертовски хороший актер, — сказала я. — Но еще ты и старый хер.
Теперь улыбнулся он.
— Меня обзывали словами и похуже. Но в данном случае все к лучшему — во имя общего дела. Я могу угостить тебя стаканчиком в знак того, что ты на меня не сердишься?
— Я не пью, — сказала я, — но ты можешь угостить меня чашечкой кофе.
Все сработало именно так, как они планировали. Когда я вернулась домой в тот вечер, Уолтер уже с головой ушел в работу над исправлениями.
Он даже не лег со мной спать и утром, когда я вышла к завтраку, на столе лежала записка:
От записки на меня повеяло теплом скрытого между строк одобрения Уолтера. Позже, не репетиции, я заметила, что все исправления уже были одобрены и внесены в текст других исполнителей. Впервые за все время мы работали дружно и слаженно.