Одинокая леди

Я выбрала его номер потому, что режиссер и звезды в гостиницах получали обычно апартаменты. Авторы же располагались в самом низу гастрольных приоритетов, так сказать, самая нижняя зарубка на тотемном столбе театральных фетишей и потому получали крохотные одиночные номера.

Если, конечно, это не был мой бывший или равные ему.

Мы подошли к лифту.

— Я закажу сандвичи и кофе, — сказал Гай.

— Хорошо. Только дай мне полчасика, чтобы принять душ и переодеться в сухое.

— Пока! — сказал он.

Первое, что бросилось мне в глаза, когда я вошла в свою комнату, был огромный букет цветов на столике перед зеркалом. Я взяла карточку и прочитала:

Любовь и успех.

Гордимся нашей маленькой девочкой. Мама и папа Я посмотрела в окно, за которым бушевала метель, и слепящий снег образовал белесый занавес, скрывающий сцену, где происходило недоступное моему взору действо, потом перевела взгляд на цветы и разревелась...

Мы работали уже часа три, когда в дверь неожиданно постучали.

— Простите, что беспокою вас, мистер Джонсон, — сказал входя Макс виноватым голосом, — но мистер Фэннон хотел бы вас видеть у себя в номере немедленно.

— Скажи ему, что я сейчас приду, — ответил Гай. Когда Макс скрылся, я спросила:

— Как ты думаешь, что ему нужно среди ночи?

— Не знаю. Скорее всего, хочет сказать мне, что пьеса нуждается в сокращении и что именно, по его мнению, следует ужать, — он надел пиджак.

— Закончи пока этот кусочек в первом акте. Думаю, что мы на правильном пути, и это очень сильно поможет. Я скоро вернусь.

Но вернулся он только через полчаса. К тому времени я уже полностью закончила работу над сокращениями в первом акте и приступила ко второму.

Одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы догадаться, как скверно обстоят наши дела.

— Он хочет закрывать...

— Но он не может! — воскликнула я. — Мы имеем право на несколько спектаклей!

— Он продюсер. Он может делать все, что ему придет в голову. В его руках кошелек.

— Но почему? — беспомощно спросила я. — Мы ведь даже не видели утренних рецензий.

— Он уже получил все, какие выйдут в местных газетах. У него в типографии есть свои люди. Так что на столе у него лежат оттиски всего, что завтра появится в газетах.

— И что пишут критики?

— Они не пишут — они уничтожают. Все. как один. Сплошное убийство жирным шрифтом.

— Ты сказал ему, что мы тут делали?

— Сказал, — ответил он уныло. — А он ответил, что мы должны были подумать о длиннотах до премьеры. Мне все же удалось выудить из него одно обещание. Он согласился не принимать окончательного решения до разговора с тобой. В конце концов, пьеса твоя, ты автор.

— Он хочет поговорить со мной прямо сейчас? Гай кивнул.

— И что я должна сказать ему, как ты полагаешь?

— Объясни ему еще раз, что мы делаем. Ты должна убедить его в том, что у спектакля есть шанс, есть будущее. Ты же сама уверена, что мы на правильном пути. Не допусти, чтобы он принял решение и перекрыл нам все именно сейчас, когда мы сделали с тобой так много! Нужно прогнать ее на гастролях и показать потом в Нью-Йорке.

— Что, если он не захочет слушать меня? — спросила я, вставая.

И тут в первый раз за все годы, что я его знала, я увидела, как в нем вдруг проглянуло что-то безжалостное, волчье. Губы его растянулись в презрительной улыбке, обнажив острые зубы, и голос приобрел резкость — в нем появились какие-то визгливо-скандальные ноты.

— Ради Бога, Джери-Ли, перестань! Если бы он любил мальчиков, я бы стал сосать его член — лишь бы высосать обещание оставить пьесу до Бродвея! Неужели этот спектакль менее дорог тебе. Или ты не женщина?

Постарайся хотя бы на этот раз убедить его не логикой, а задницей!

Все время, пока я шла к президентским апартаментам, в которых расположился Фэннон, я повторяла про себя различные доказательства. Слова толпились в голове, сталкивались и мешали друг другу. Дело заключалось для меня совсем не только в деньгах. Если пьеса продержится, агентства вновь откроют свои двери передо мной, — и я оживу. Если же нет — я, как автор и как актриса театра, мертва.

Фэннон открыл мне дверь. На нем был красный бархатный халат. Я думала, что такие халаты сохранились только в старых кинофильмах.

— Привет, моя дорогая!

Я слегка склонила голову, чтобы ему не пришлось вставать на цыпочки, когда он целовал меня.

— Адольф... — только и сказала я.

— У меня припасена тут бутылочка замороженного шампанского, — сказал он жизнерадостно. — Я давно уже пришел к выводу, что шампанское замечательно помогает улучшить настроение в тех случаях, когда приходится взглянуть в лицо неприглядным фактам.

Я не стала ничего отвечать и прошла за ним в комнату, Бутылка стояла в ведерке со льдом на окне. Он торжественно наполнил два фужера и протянул мне один.

— Выше голову! — сказал он. Мы выпили.

— "Дом Периньон"! — объявил он с гордостью. — Ничего, кроме самого лучшего! Я согласно кивнула.

— Гай сказал тебе о рецензиях?