— Вы хотите сказать, что не хотели бы отпускать меня до тех пор, пока не уложите меня с собой в койку? Я права?
— Ну... не совсем... Хотя, да, возможно. Право, я сам толком не знаю.
— Почему бы вам прямо не сказать все то, что у вас в мыслях? — спросила я, глядя ему в глаза. — Или мужчины здесь играют в эти игры таким извилистым способом?
— Я вовсе не играю ни в какие игры, — слабо запротестовал он.
— Тогда что у вас там в мозгах шевелится?
— Слушай! — заговорил он вдруг с резкостью, свойственной продюсерам.
— Я не вижу никаких причин, по которым я должен разрешать тебе подвергать меня перекрестному допросу да еще в таком тоне. Я вывернулся наизнанку для тебя!
— Вы совершенно правы, — сказала я. — Приношу свои извинения.
Он улыбнулся с явным облегчением.
— Не надо извиняться. Ты была совершенно права. Я действительно все время хочу затащить тебя в постель.
Я ничего не ответила.
Он помолчал и сделал официанту знак принести счет. Но когда мы приехали в мотель, он вошел вслед за мной в комнату и стал снимать пиджак.
Я остановила его.
— Мы друзья?
— Да.
— Так почему вы никак не поймете, что я еще не созрела для того, чтобы завалиться с вами прямо сейчас? На мне уже и так слишком много дерьма, которое, как я выяснила, в изобилии ляпают на женщин на вашем прекрасном побережье. Я должна очиститься хотя бы, прежде чем смогу даже просто подумать о себе в кровати с вами.
Он еще немного поразмышлял.
— И ты не обманываешь? Не динамишь?
— Я говорю с вами совершенно откровенно и честно. Вы — то, что надо.
Вы мне симпатичны. Просто я сейчас совершенно не в том состоянии...
Он стал натягивать пиджак, с трудом попадая руками в рукава.
— Знаешь, может быть, я слегка тронулся, но я верю тебе.
— Спасибо, Чэд.
— Я могу навестить тебя, когда буду в Нью-Йорке?
— Я обижусь, если вы не появитесь у меня, — сказала я, провожая его до двери.
У выхода я в нерешительности остановилась. Но он быстро поцеловал меня и, открыв дверь, сказал:
— Так мы увидимся обязательно, — и ушел. Не успела я затворить за ним дверь, как зазвонил телефон. Вернее, он начал звонить как раз в тот момент, когда я запирала дверь.
Это, конечно, был Джон.
— Я названивал тебе весь вечер, — сказал он вместо приветствия.
— Я только что вернулась с ужина.
— Я знаю. Мне необходимо увидеться с тобой!
— А мне необходимо уложить вещи и выспаться, — сказала я твердо. — Мой самолет улетает рано утром.
— Я слышал, что произошло на студии, — сказал он. — Но мне хватит нескольких минут... Ты не можешь улететь, не дав мне хотя бы возможности попытаться все объяснить!
Я немного подумала — и сдалась.
— Сколько времени тебе понадобится, чтобы добраться до меня?
— Одна минута, — ответил он, не задумываясь. И пояснил:
— Я в конторе мотеля, в двух шагах от тебя.
И действительно, он постучал в дверь даже раньше, чем я положила трубку.
— Входи! — крикнула я, все еще не решив для себя, правильно ли поступаю.
Он прошел за мной в комнату. Я указала на полупустую бутылку шотландского, оставленную Чэдом.
— Может быть, ты хочешь выпить?
— С удовольствием.
— Пожалуйста.
Я неторопливо достала из морозильника лед, взяла несколько кубиков, бросила в стакан, щедро налила виски и протянула ему. Он выглядел усталым, осунувшимся. Но после того как сделал хороший глоток, на щеках его стал проступать слабый румянец. Я предложила ему сесть на кушетку, а сама уселась в кресле напротив.
— Я совершенно не понимаю, что на меня накатило, — сказал он задумчиво. — Обычно я веду себя совсем иначе.
Я не ответила.
— Я хочу принести извинения.
— Не надо. Во всем происшедшем столько же моей вины, сколько и твоей. Просто я не знала правил игры.
— То, что происходит с нами, — никакая не игра! — запротестовал он.
— Я действительно увлекся тобой. Всерьез!
На это я ничего не могла ответить, Он подождал и сделал еще один большой глоток.
— Мне бы не хотелось, чтобы ты улетела завтра обратно. Я хочу, чтобы ты вернулась со мной в дом над морем. Чтобы мы начали все с самого начала, снова... На этот раз все будет хорошо, я тебе обещаю.
— Нет, Джон, думаю, что возвращение невозможно. Просто второй раз все это не сработает, — сказала я, стараясь, чтобы мои слова звучали как можно мягче. — Теперь я знаю.
Он заговорил, и в его голосе звучали и настойчивость, и мольба, и искренность.
— Нет, сработает! Я тоже знаю, что все будет хорошо. Вспомни, как прекрасно было все в ту ночь! И все может повториться, если только ты согласишься сделать попытку... Дать мне хоть маленький шанс...
Я смотрела на него и думала: как это удивительно, что он не понимает, ничего не понимает. Все, о чем он вспоминает, о чем говорит, — то, что ему было хорошо, только то, что чувствовал он. И каким-то странным образом у него из памяти выветрилось, стерлось все, что произошло после той ночи.
Но я-то помнила!
Все, что произошло с нами, что встало между нами, теперь возникало перед моими глазами каждый раз, когда я умолкала и глядела на него.