Одинокая смерть

— Найдите убийцу Уилла — это единственная благодарность, которую я жду от вас.

Оставив короткую записку для констебля Уокера и график ночного дежурства, Ратлидж собрал чемодан и, покинув гостиницу, направился в Шропшир.

У него оставалось меньше трех дней, чтобы найти ответ.

Всего три дня.

По пути он остановился в Лондоне, чтобы переодеться. Там его ждало письмо. От Реджинальда Юма.

«Я все еще с Розмари. Мысль о том, что она останется одна, без Макса, в доме, наполненном воспоминаниями о нем, нестерпима. Мое присутствие, которое заставляет заботиться обо мне, ее отвлекает. Я стараюсь ей не докучать и не мешать. Здешние доктора стараются меня убедить ехать в Америку, в Аризону. Они считают, что мне должен помочь сухой горячий воздух. Но мне кажется, что я не перенесу такого длительного путешествия. Кроме того, мне надо кое-что сделать при жизни. Хочу, чтобы ты знал: Розмари начинает успокаиваться. Но ей еще далеко до полного спокойствия и примирения с поступком Макса».

Прочитав письмо, Ратлидж отправился на северо-запад, чтобы отыскать в Шропшире деревню Минтон.

Глава 19

Было уже поздно, когда он доехал до места назначения. Он не делал остановок в пути, разве только чтобы спросить, как добраться до Минтона, что пришлось делать по крайней мере с десяток раз.

Уже перед самой деревней он переночевал в маленькой гостинице, где было не более пяти гостевых комнат, и на следующее утро выехал в Минтон.

Ему всегда нравился Шропшир, расположенный на ирландской границе, там, где река делила на две части землю — холмистую на севере и равнинную на юге. Деревушка Минтон прилепилась на склоне холма. С него открывался вид на реку, по берегам которой росли деревья, а дома сгруппировались так кучно, как будто боялись рассыпаться. Айрис-Лейн, заросшая с обеих сторон ирисами, которые легко можно было опознать по широким, прямым как меч листьям, хотя цветов сейчас не было, привела к «Старому колодцу». Это был симпатичный коттедж с широко распахнутыми окнами, впускающими в дом утренний воздух, и свежевыстиранным бельем на веревке со стороны заднего двора.

Ратлидж негромко постучал в дверь, и ему открыла молодая женщина. Лицо ее раскраснелось, как будто она только что бежала вверх по ступенькам.

— О! — Она не ожидала увидеть незнакомца на пороге. — Я думала, что это… То есть не важно, раз вы — не он. Вы заблудились?

Она была довольно плотного сложения, но не толстая мягкие светлые волосы забраны в узел. На ней был мокрый фартук. Может быть, она стирала.

— Я инспектор Ратлидж. Из Лондона. Скотленд-Ярд.

— Боже мой, они нашли Томми!

— Он пропал? — в свою очередь удивился Ратлидж.

— Он так и не вернулся домой с войны. То есть не совсем так. Он какое-то время после ранения находился в госпитале, затем вернулся во Францию в октябре 1918-го. Я получила пару писем, и потом — как отрезало. — Женщина спохватилась, что держит гостя на пороге. — О, простите, проходите в дом. — Она провела его в гостиную.

— Так вы из Лондона, говорите? Вы проделали длинный путь, чтобы рассказать мне о брате.

— По правде говоря, — начал Ратлидж, — я приехал вас расспросить о нем. Вы ведь жили в Суссексе когда-то?

— Да, и я долго плакала, когда мы уехали, но отец получил предложение на лучшее место, хотя мне казалось, что причина была не в этом. Мать похоронена на церковном кладбище церкви Святой Марии в Истфилде, может быть, ему хотелось забыть прошлое.

— А как ваш брат отнесся к переезду?

— Он очень обрадовался. Я думала, что здесь начнется то же самое, его станут дразнить и изводить, он снова будет несчастным и ничего не изменится.

— Как вы считаете, он сам был виноват, что не мог ладить с другими мальчиками в Истфилде?

Сестра Томми озабоченно сдвинула брови:

— Он не пытался. Я уверена. Другие как-то приспосабливались, верно? Особенно один, как его звали? Того мальчика, у которого ноги не ходили. Можно было как-то помочь себе улыбкой или желанием подружиться. Но здесь Томми нас удивил. Он вдруг похудел, потерял лишние килограммы, лицо стало чистым, он вытянулся и стал выглядеть очень хорошо. Я всегда радовалась за него и говорила ему, как он изменился к лучшему. И он сказал тогда странную вещь: «Я должен был измениться в угоду им, хотя мне это было ненавистно…» Можно было подумать, что кто-то принуждал его сделать что-то ужасное.

— Как он себя чувствовал на войне?