Одинокая звезда

Внезапно дружные возгласы любящих родителей возвестили о кульминации действа — детском параде велосипедистов. Сначала появились осторожные пятилетние дети на трехколесных стальных конях. За ними ехали дети постарше на двухколесных великах с двумя дополнительными колесами и, наконец, шестиклассники на велосипедах с пятнадцатью скоростями. Каждый велосипед был украшен воздушными шарами и красно–бело–синими бумажными лентами. Сара слышала, что в каждой возрастной группе будет присуждаться свой приз за самый красиво оформленный велосипед.

Когда проехал последний ребенок и показалась очередная платформа, Сара с улыбкой повернулась к миссис Компсон.

— Как вам праздник?

— Ах, восхитительно. Дети такие прелестные.

Мимо прошла группа девушек–подростков в блестящих платьях, они несли сверкавшие на солнце жезлы. После следующей платформы толпа неожиданно успокоилась, потом раздались аплодисменты, которые усиливались с каждым мгновением. Сара услышала одинокий барабан, выбивавший размеренный ритм. Миссис Компсон приложила руку к сердцу и быстро толкнула локтем Мэтта. Он поскорее сорвал с головы бейсбольную кепку.

По дороге медленно промаршировал знаменосец; он высоко держал флаг. За ним в двух открытых кабриолетах ехали семь пожилых мужчин со строгими и гордыми лицами.

— Первая мировая, — сказал Мэтт, кивком показав на мундиры. За ними двадцать мужчин в форме Второй мировой войны чеканили шаг строем в четыре ряда. На груди у некоторых сверкали медали; у кого–то был приколот к плечу булавкой пустой рукав. Другие ветераны, мужчины и женщины, сражавшиеся в последующих войнах, замыкали шествие. Одни из них улыбались и махали толпе, другие угрюмо смотрели перед собой. Длинноволосый мужчина лет сорока держал флаг в зубах, потому что его руки были заняты — толкали колеса инвалидной коляски.

Миссис Компсон вздохнула.

— Пожалуй, я бы присела где–нибудь.

Сара кивнула и взяла ее под локоть. Мэтт проложил для них дорогу сквозь толпу, и они вернулись на площадь, на тенистую скамейку. Вокруг было пусто, только повсюду валялись бумажные стаканчики и обертки от сэндвичей. Миссис Компсон опустилась на скамью. Сара и Мэтт слышали, как приближались музыканты из Уотерфордского колледжа; они играли зажигательный марш Сузы,[9] в такт которому вскоре стали хлопать все зрители.

— У вас патриотичный город, — заметил Мэтт, растянувшись на траве и подложив руки под голову.

— Патриотичный? Думаю, его жители с вами согласятся.

Мэтт удивленно поднял брови.

— А вы нет?

Миссис Компсон пожала плечами и посмотрела на небо.

— Возможно, мои слова покажутся мелочной придиркой, но мне трудно смотреть, как эти люди неистово размахивают флагами.

— Неистово? — засмеялась Сара. — Вам не кажется, что вы слишком суровы?

— Я имею право на свою точку зрения. В мои молодые годы этот город был не очень милосерден к Бергстромам как раз из–за этого так называемого патриотизма.

— Я ничего не понимаю. Ваша семья приехала в Америку давным–давно, верно? Кажется, вы говорили, что первым был ваш прапрадед.

— Да, верно.

Мэтт и Сара удивленно переглянулись.

Миссис Компсон заметила это и грустно улыбнулась.

— Я расскажу вам, что случилось. Может, тогда вы поймете, почему я испытываю смешанные чувства к этому городу… и к этим людям.

* * *

Мэттью, я думаю, что Сара пересказывала вам многое из того, что я говорила про мою семью и Элм — Крик, но если вам что–то покажется непонятным, спросите, и я все объясню.

Шел март 1944 года; мне было двадцать четыре года. У отца ухудшалось здоровье, и на нас с Джеймсом к этому времени почти полностью легла забота о лошадях. Ричард все еще жил в Филадельфии и учился в школе. Наш семейный бизнес, который так разросся за десятилетия и выдержал Великую депрессию и войну, теперь переживал кризис. Нам казалось эгоизмом беспокоиться о собственном богатстве, когда вокруг страдали люди. Мы делали, что могли, чтобы поддерживать наше дело, в надежде, что после окончания войны мы снова добьемся успеха.

В Уотерфорде все мысли были только о войне. Гарольд, поклонник Клаудии, был помощником местного начальника по гражданской обороне. Хотя Джеймс заверял меня, что мы в безопасности, весь город завел себе привычку нервно смотреть на небо в ожидании немецких бомбардировщиков, которые могли ошибочно принять нас за Питтсбург или Амбридж. Время было тяжелое, но мы храбро держались.

Беспокоили меня и письма Ричарда. Он писал про друзей, которые уходили на войну, и о том, как он им завидовал и какое у них будет роскошное приключение. Ох, а помните его детского приятеля Эндрю, того самого, который прятался в театральном домике? Ричард разыскал его в Филадельфии, и они снова сдружились. Стали как два сапога пара. Когда Ричард написал мне и напомнил, что им с Эндрю теперь по семнадцать и теперь они мужчины, у меня задрожало сердце. Но я старалась выбросить его слова из головы.