Одинокая звезда

А бедная Маринка горько плакала у себя в комнате, уткнувшись в диванную подушку. Она где-то слышала, что если поплачешь, станет легче. Она рыдала уже два часа с небольшими перерывами – но легче не становилось. Время от времени звонил телефон, но она не поднимала трубку. Зачем? Зачем все разговоры, дела, планы, будущее, если в нем не будет Его? Никто ей не может помочь, никто! Нет в мире такой силы, которая вернула бы ей любимого. И от этой мысли Маринка заливалась еще горше.

Она поняла, что проиграла сразу, как только увидела Диму в дверях класса. Он только искал ее глазами – но она уже знала, что все кончено. Сейчас он увидит Лену и забудет обо всем на свете.

И он увидел ее. И замер. Его изменившееся лицо сказало Маринке – то, чего она боялась, как огня, произошло. И свет померк в ее глазах.

Как он смотрел на Лену! Как заблудившийся на огонек в ночи. Как приговоренный на своего спасителя. Он простоял бы так весь урок, если бы его не выгнала учительница.

А ведь он приходил к ней – Маринке. Наверно, хотел что-то сказать. Наверно что-то, связанное с фестивалем, что касалось и ее тоже. Но не сказал – забыл. Увидел Лену – и забыл. Забыл обо всем на свете! Так и ушел, ничего не сказав. Да и зачем? Любые его слова, любые фразы, обращенные к ней, звучали бы теперь, как приговор.

– Я тебя не люблю! – вот как они звучали бы, что бы он теперь ни говорил.

Опять звонят. Не хочу никого видеть и слышать! Отец шаркает под дверью. Чего им всем нужно от нее?

Господи, ну почему нельзя исчезнуть, скрыться на необитаемом острове? Чтобы никто не трогал! И там сидеть и ждать, когда утихнет эта боль, разрывающая душу. Почему так больно в груди? Что может так болеть? Это не сердце, нет. Болит чуть выше – там, где, по идее, и болеть нечему.

Голос отца: – Дочка, к тебе Гена. Пустить?

Гена! Товарищ по несчастью. Зачем он пришел? Посочувствовать? Не нужно мне вашего сочувствия, мне нужен Дима Рокотов! Я хочу его сюда сейчас, сию минуту! А если вы не можете мне его дать, то убирайтесь, – вы мне не нужны!

– Пусть уходит. Он мне не нужен.

– Мариночка, он настаивает. Говорит: на минуточку.

Теперь не отстанут. Сидеть и слушать пустые слова, бессильные что-либо изменить. Господи, куда деваться!

– Пусть войдет.

Она села зареванная на диване, с ненавистью глядя на дверь. Но увидев его лицо, почувствовала некоторое облегчение. Все-таки, когда не одной тебе так плохо, становится чуточку легче. Страдать за компанию – не то, что страдать в одиночестве.

Там, в классе, увидев Диму в дверях, он сразу посмотрел на нее. – Это все! – неслышно произнесли ее губы, но он понял. Понял, что все кончено. И для нее, и для него. И помертвел.

– Давай подумаем, что можно сделать, – сказал он, садясь рядом. – Нельзя же так сразу сдаваться.

– Ничего, – ответила она.

– Я поговорю с Леной. Может, она не знает, что у вас с ним было. У вас все было?

– Нет.

– Что же ты? А говорила, любишь.

– Струсила. Не готова была. Думаешь, это так просто?

– Надо было решиться.

– Может, и надо было. Только что бы это изменило?

– Ну, все-таки. Есть же у него совесть.

– При чем здесь совесть? Гена, все кончено! Они будут вместе! И мы ничего не можем сделать. Ничего!

И она снова зарыдала. Так горько, что у него от жалости заболело сердце. Он понял главное: она покорилась неизбежному. Она сдалась без боя. Но он еще поборется! Еще не известно, чья возьмет.

– Гена, уходи! – прорыдала Маринка, уткнувшись снова в мокрую подушку. – Не смотри на меня. Боже, как я хочу умереть! Исчезнуть, не быть. Ведь ничего не поправить, не вернуть. Уйди, прошу тебя!

– Сейчас уйду. Но прежде скажу. Послушай, что скажу. Я не знаю, что сделаю. Не знаю, как это сделаю. Но она с ним – не будет! Клянусь! Твоими слезами, подруга. Не плачь, Марина, я отомщу ему за тебя.

Она мгновенно перестала плакать и взглянула на него. И содрогнулась. Сочетание муки в его глазах и решимости, написанной на лице, заставило ее сразу поверить его страшной клятве.

– Но что ты можешь сделать? Только убить кого-нибудь из них. Или обоих. Другого способа их разлучить нет – я убеждена.

– Ты думаешь, она ему ответит?

– А ты думаешь, нет? Да она уже ответила. Я уверена на сто процентов. Я этого боялась с самого начала. Гена, это рок. Рок!

– Я видел, как они вместе куда-то пошли. Она отдала ему сумку, а он взял ее под руку. А мне приказала идти домой.

– Вот видишь! Видишь, насколько я права.

Он сидел с серым лицом, глядя в пустое небо. И как ни больно было Маринке, она вдруг почувствовала, что ему больнее во сто крат. Ведь она знала Диму каких-то два месяца, а он любил Лену всю жизнь, сколько себя помнил. Он просто не существовал отдельно от нее, она была его частью. Как оторвать от себя свою часть? Ведь истечешь кровью.

Тупик. Они оба в тупике. И выхода нет.

Они посидели молча некоторое время. Потом он встал.

– Завтра придешь в школу?

– Нет, не приду. Зачем? А ты?

– А я пойду. Я же тебе сказал: ее без боя не отдам.

И он ушел. Зато вошла мать.