Одинокий эльф

Дзирт не мог отвести взгляда от сверкающего лезвия.

Он сидел в своей маленькой пещерке, положив перед собой Ледяную Смерть, а рядом на шесте висел шлем Бренора. Снаружи разгоралось ясное утро, и веселый ветерок гнал по небу маленькие белые облачка. Ветер пригибал траву, задувал в щели. Он словно укорял Дзирта за мрачное настроение, и дроу злился, потому что специально пришел сюда, чтобы спрятаться, побыть в одиночестве и темноте, укрыться от всего.

Тарафиэль и Инновиндиль разрушали стены его крепости. Видя великодушие и чуткость эльфов, красоту и слаженность их боевого стиля, решительность действий, Дзирт понимал, что должен принять их приглашение не только ради успеха общего дела, но и ради себя самого. Он чувствовал, что только с их помощью сможет пережить гибель Эллифейн и со временем примириться с воспоминанием о страшной трагедии в логове пиратов.

Но для того чтобы обрести новую дружбу и мир в душе, нужно было выйти из непроницаемого укрытия по имени Охотник.

Взгляд Дзирта скользнул от лезвия меча на однорогий шлем.

Он попытался тут же отвести глаза, но было поздно: в его памяти воскресла рушащаяся башня. А с ней и образы погибающих Эллифейн и Закнафейна.

И вдруг боль, которую Дзирт долгие годы таил внутри, вырвалась наружу и полностью захлестнула его. Лишь когда первая соленая капля покатилась по его щеке, дроу внезапно понял, что не плакал уже много лет. Слезы словно омывали его душу, и только сейчас он осознал, какое страдание носил в себе столько времени. Он все время прятал его поглубже, скрывал за пеленой гнева и ярости, превращаясь в Охотника, когда оно становилось невыносимым. Не менее разрушительными были его старания смягчить муку верой в то, что жертвы не так страшны, когда они приносятся во имя высоких идеалов.

Это называлось славной гибелью.

Дзирт всегда верил, что умрет именно так: сражаясь с коварным врагом или спасая друга, — это была бы почетная смерть. А главное, она стала бы доказательством, что он истинный сын своего отца, — ведь Закнафейн так достойно погиб! Однако боль утраты от этого не становилась легче. И, сидя сейчас в пещере и не сдерживая больше слез, Дзирт понял, что по-настоящему не оплакивал ни отца, ни друзей.

Он вдруг почувствовал себя трусом.

Плечи его вздрогнули, раздался тихий всхлип, и впервые в жизни дроу не стал смущаться собственной беспомощности и пустоты в душе, он не позволил Охотнику окружить его сердце непроницаемой стеной, не позволил своим представлениям о нравственности и идеалах чести смягчить и притупить жгучую боль утраты.

Он рыдал, вспоминая Закнафейна и Эллифейн, сознательно отказываясь от ставших уже привычными сожалений, что отпустил тогда своих друзей в горы, а не заставил вернуться прямиком в Мифрил Халл. Но ведь они никогда не закрывали глаза на опасности, подстерегавшие их на каждом шагу, и в любую минуту были готовы к неизбежному. Извилистая дорога жизни привела в конце концов дроу к этому черному дню, когда в один миг он потерял всех, кто был ему дорог: Бренора, Вульфгара, Кэтти-бри и Реджиса.

Но он никогда не плакал о них. Он убегал от боли, прячась за броней Охотника, убеждал себя, что, убивая врагов, мстит за смерть друзей. Так у него хотя бы оставались смысл и цель существования.

Но за все приходится платить, Дзирт это понял только сейчас. Он заплатил тем, что наглухо закрыл свое сердце.

Прячась за стенами гнева и ярости, он словно становился неживым, отказывался от всего, что отличало его от тех орков, которых он убивал. Терял способность отличать добро от зла.

Скрытая боль и проявленная ярость делали его бесчувственным.

Дзирт подумал об Артемисе Энтрери, своей неотступной тени и, быть может… втором «я». Возможно, Энтрери такой же Охотник, человек, переживший столь сильную боль и муки, что его сердце умерло. Неужели и Дзирта ожидает такой безрадостный путь?

Слезы текли и текли по его темному лицу. Он оплакивал всех своих близких, себя самого, пустоту в сердце и умершую радость. И каждый раз, когда гнев снова поднимался в душе, он заливал его костер слезами. Представляя, что рубит голову орку, он вызывал в памяти образ Кэтти-бри, или весело подмигивающего ему Бренора, или Вульфгара, громовым голосом взывающего к Темпосу, или Реджиса с удочкой на берегу Мер Дуалдона. Невзирая на страдания, Дзирт воскрешал дорогие ему воспоминания.

Он даже не заметил, как промчался день. Сгустились тени и опустилась ночь, а он все лежал в странном полузабытьи, погруженный то ли в сон, то ли в созерцание картин прошлого.

Когда занялось новое утро, Дзирт наконец нашел в себе силы и решил пойти к эльфам, чтобы отныне сражаться вместе с ними.

Он убрал мечи в ножны, взял плащ, но перед уходом оглянулся.

Печально улыбнувшись, он снял шлем Бренора с шеста. Прижав его на мгновение к груди, спрятал в мешок и направился к выходу.

Однако, удалившись лишь на пару шагов от своего убогого жилища, он чуть не расхохотался, поглядев на свои босые, загрубевшие ноги.