Одинокий колдун (СИ)

Следователь спрятался за старым, сильно накренившимся к земле дубом (пришлось и самому стоять наклонно, вцепившись руками в грубые складки коры на толстом стволе). С детским удовольствием хитро упрятавшегося пацана он следил за неподвижной тушей старика на лавке. Но старик не ушел, заснул. Шацило разглядел круглую бетонную будку у ограды, с псевдоантичным портиком и фальшивыми коринфскими колоннами. Архитектурные излишества маскировали утилитарное назначение будки: на двух распахнутых дощатых дверях малярная кисть небрежно вывела черным карболаком буквы «М» и «Ж». Из смрадного нутра туалетов изредка вылетали большие синие мухи, по-осеннему вялые и жужливые. В будке была еще одна дверца, в закуток с принадлежностями для садовника, запертая на врезной замок.

Шациле нужна была лопата. Отлучаться к себе на квартиру он не хотел, — спешил по горячим следам ковать железо, т.е. вскрывать могилу. Убедившись, что старик спит, перебежал к будке, перочинным ножичком поковырял в замке и отпер дверцу в закуток. Помещеньице было тесно набито инструментарием, и пенсионеру пришлось повозиться, громыхая какими-то палками, метлами, мешками с песком и солью, граблями. Сперва ему попались вилы с одним отломленным щупом, потом лопата фанерная для снега, две подряд лопаты совковые, лишь затем он вытащил из кучи черенок с штыковым лезвием. Плохая была лопата, короткая и с болтающимся лезвием. Он не стал спешить, старательно покопошился, нашел ящик с гвоздями и молотком, укрепил лопату. Потом сумел запереть закуток и довольный этим (он же не вор, чтобы на разграбление все бросить!) пошел прочь, к эстраде, далеко обходя скамью со стариком.

Обошел эстраду сзади, потыкал штыком лопаты в густые кусты, раздвинул их и шагнул внутрь, в крохотный пятачок свободного пространства под задней стенкой сооружения. Совсем стемнело, и Шацило беспомощно потоптался, не зная, с чего начать. Дождь смыл почти все экскременты, оставленные животными и людьми в теплые месяцы, слабый запашок мочи еще висел в воздухе. Под ногами его брякали, ворошились, здорово мешая, завалы мусора. Битые бутылки, консервные банки, бумага, рваные пластиковые пакеты. Было слишком темно, даже вскопав могилу с археологической аккуратностью, он рисковал не различить в темноте костей. Шацило временно отступил.

Он вернулся к лицевому провалу эстрады, в котором, как в раковине, басисто гудел ветер. Взобрался на сцену и внимательно изучил гирлянды проводов и пустых патронов для освещения. Шацило надеялся, что эстрада осталась подключенной к электросети, и искал рубильник. Нашел, перевел рычажок в рабочее положение, пропихнул один из патронов с проводом сквозь дыру в задней стенке. Сбегал и вывернул в женском туалете лампочку, замазанную от воров красным. Вернулся к месту предполагаемого захоронения и ввернул лампочку в патрон. И лампочка засветилась тусклым розовым ореолом, почти не рассеивая фиолетовой тьмы.

На задней стене, на полосатом фоне дощатых планок с отсыревшей шелухой зеленой масляной краски Шацило разглядел большие, по два метра в высоту, советские плакаты. Девушка и парень в белых джемперах, с розовыми младенческими лицами, оба атлетического ширококостного сложения, взирали вперед и вверх, под ними росла ядреная, мичуринская, не иначе, пшеница, за спинами стоял комбайн. Был еще космонавт, одинаково похожий на Гагарина и на Марлона Брандо, в большом шлеме, который наблюдал за стартом маленькой треугольной ракеты (видимо, боевой) с огромным шлейфом пламени. И какой-то чиновник с усиками, в длиннополом пиджаке, предупреждал, подняв руку: Советские правоохранительные органы стоят на страже интересов трудящихся масс! Да, это он, Шацило, был этим стражем. Он всю жизнь вкалывал, глотал пыль и спертый воздух тесных кабинетов, терял здоровье и нервы в общении с уголовным отребьем, спасал чьи-то жизни и восстанавливал законность. Он так много делал для страны — а страна забыла о нем, сделав его жалким стариком с нищенской пенсией...