Одинокий медведь желает, или Партия для баса

Единственная фальшивая нота вклинилась уже под конец второго отделения. Звали ее Машей, юным Томбасычем. Краем глаза Серый заметил, как она сначала разговаривает по телефону — чего обычно во время концертов себе не позволяла. И во время этого разговора у нее делается какое-то сложное лицо. А потом — она так глянула на Сергея, что стало ясно: неприятности. Серьезные.

— Куда намылился? — поймал Серого за край пиджака Лев.

Между песнями, во время бурных оваций. С улыбкой, как водится, до ушей.

— Ща вернусь, прикрой что ли, — сбросил его руку Серый и чуть не бегом — к Машке.

Которая увидела и попыталась слиться с кулисой.

В эту кулису Сергей ее и затолкал, для надежности прихватив за рукав.

— Что стряслось?

— Ну не сейчас же! Сереж! — виновато и встревоженно попыталась отбрехаться она.

— Что. Случилось, — раздельно и внятно повторил Серый. — Выкладывай, не теряй время.

— Ничего срочного. Сын твоей Рыжей Бестии звонил, к концу шоу будет здесь. Вот у него и спросишь.

У Серого сердце упало.

И он тут же потянулся к своему телефону — забыв, что в концертном костюме карманы-то зашиты. Во избежание казусов.

— Черт, дай телефон!

— Не-а, — упрямо покачала головой Маша. — Иди на сцену, Сереж. Он все равно не ответит. С байка никак.

— Тьфу ты, — скривился Серый, и тут за спиной раздалось вступление к предпоследней песне. Уже взяв дыхание, он сообразил: байк. Как байк?! Серпантин же. Но…

Рабочее выражение лица наделось само собой.

— Сюда его. Сразу.

И вылетел на сцену — работать, негры, работать. Стараясь не думать, что там такого могло произойти. И… байк… Черт.

— Серый, — в паузе бросил на него недовольный взгляд Лева, который терпеть не мог, когда кто-то смел отвлекаться от процесса. — Мы тебя теряем. Пой, урод!

Одними губами, разумеется — не в микрофон же орать к вящей радости заинтересованной публики.

— Здесь я, — кивнул Серый и в самом деле вернулся в шоу.

Почти.

Все равно в голове тревожным набатом билось: Карина. Карина. Что случилось с Кариной? Только бы жива. Только бы… И этот… байкер…

— А теперь для вас, дорогие жители и гости славного города Геленджика, мы споем песню, посвященную… — очаровывал и так очарованную публику Лев.

А Серый тревожно — и не снимая радостной улыбки с лица — всматривался в темный зал. Ни черта не видно. Может, Дениска уже приехал? Откуда у него байк, кстати? Темно, дорогая горная… И что, черт возьми, с Кариной?!

— Утомленное солнце… — вступил Артур.

Серый подхватил. Сначала — мелодию, а затем и Ваньку. Сбацали страстное танго — Бонни был бы доволен. Публика неистовствовала. Ванька сиял, парни — тоже, зал сверкал вспышками, на последнем куплете на сцену выпустили двух смущенных и радостных дам из публики — Серый и Ванька станцевали с ними, расцеловали ручки, сфотографировались под гром оваций.

На сцену летели цветы.

Квартет, обливаясь трудовым потом, кланялся.

Публика требовала бисов.

Лев что-то проникновенно вещал в микрофон на тему прекрасного города, волшебной публики. В общем, «какой чудесный день, какой чудесный пень, какой чудесный я и песенка моя».

А Серый отсчитывал секунды до момента, когда можно будет удрать. Что бы там ни приехала сказать Дениска — наверняка ничего хорошего. Так что сразу на байк и в Сочи. Лишь бы только не в морг.

Боже. Пожалуйста. Только не в морг.

Где его чертов телефон?! Хоть позвонить мальчишке, узнать! А где он возьмет его номер?..

— Маша! — выцепил он прямо перед сценой дочь Олеси.

— Уже! — крикнула она, еле переорав гудящий зал. — Идет!

Серый сорвался с места, наплевав на публику, на парней, на все.

Карина. Карина. Карина!

— Куда?! Бисы! Стоять! — дернулся за ним Лев.

— Втроем работайте, — отмахнулся Серый и припустил за кулисы, к служебному входу.

Буквально столкнулся с бледным, почти зеленым парнем. Даже его щегольская бороденка, и та поблекла. Девчонку с двумя мотоциклетными шлемами, околачивающуюся за его спиной, едва заметил, даже не кивнул — не до того. Схватил пацана за плечи.

— Что? Что стряслось?!

— Мама, — прошептал пацан. — Она у них.

— У кого? — спросил Сергей, считая про себя до десяти, чтобы не орать от страха и бессилия. Потому что до Сочи пара сотен километров. На дворе непроглядная южная ночь. И… — Маша, где мой телефон? У кого Карина?!

— У отца дома, там дед приехал… — сбивчиво начал пацан рассказывать про уродского Зуброва, про подставу с наркотой, про «уезжай, я все сама решу».

Сергей сжал кулаки. Сама она решит. Конечно, сама! Ох, Рыжая Бестия, в какое же дерьмо ты влипла! И я хорош, наплевал на скота по имени Платон, не принял всерьез, не подумал, что за Зубровым-недоразумением стоит Зубров-старший, мерзавец старый и опытный.

Черт. Черт!

Но хоть жива. Главное — жива. Остальное поправимо.

— Спокойно, пацан, — с уверенность, которой вовсе не ощущал, Серый сильнее сжалимает плечи паникующего мальчишки. — В эту чушь никто не поверит. У Карины регистратор, видно, кто и что подложил. Спокойно.

— Они дома в сумку сунули. И сумку в багажник, — покачал головой пацан. — Неважно. Они маму забрали! Я слышал, что-то про фотки какие-то…