Одинокий мужчина

Тем временем напряжение нарастает. Джордж по-прежнему молчит, вызывающе чувственно улыбаясь болтунам. И наконец, спустя почти четыре минуты, победа за ним. Разговоры стихают. Первые умолкшие шикают на запоздавших. Джордж торжествует. Всего лишь минуту. Ему предстоит развеять собственную магию. Сейчас буднично, как любой из дюжины преподавателей, он начнет свою лекцию, а они будут слушать, и неважно, велеречив ли он как ангел, или мнется и спотыкается на каждом слове. Слушать Джорджа класс обязан, ибо данной ему штатом Калифорния властью он вправе вбивать им в головы любые твердолобые пережитки, любые собственного замеса ереси, ибо по большому счету их заботит одно: как внушить этому вздорному старику желание поставить мне приличные оценки?

Да, увы, волшебству конец. Он начинает говорить.

„ЛЕБЕДЬ через много лет умрет“.

Слова скатываются с его языка с таким преувеличенным старанием, с таким неприкрытым смакованием, что кажутся пародией на чтение стихов У.Б. Йейтса. (Он снижает тон на слове „умрет“, уравновешивая „И“, отрезанное Олдосом Хаксли от начала оригинальной строки). Затем, преуспев в намерении озадачить или смутить хоть кого-либо, он, с иронической усмешкой окинув взглядом аудиторию, продолжает деловым энергичным тоном:

— Надеюсь, все прочли этот роман, как вам и было предложено три недели назад?

Краем глаза он отмечает явное огорчение на лице Бадди Соренсена, что неудивительно, и возмущенное — впервые-слышу — пожатие плеч Эстель Оксфорд, что уже печальнее. Эстель одна из способнейших студенток. Наделенная умом, она острее, чем остальные цветные студенты класса ощущает принадлежность к негритянской расе; точнее, она слишком остро это ощущает. Джордж чувствует, что с его стороны подозревают некую долю дискриминации. Возможно, ее не было в классе, когда он велел им прочесть роман. Черт, ему следовало это заметить и повторить ей задание позже. Он ее немного побаивается. Но она ему нравится, и жаль, что так получилось. Однако то, что его провоцируют на подобные чувства, ему совсем не нравится.

— Ну ладно, — заключает он как можно дружелюбнее, — если кто-то из вас роман не читал, не страшно. Сейчас послушайте обсуждение, а когда прочтете книгу, решите, с чем вы согласны, а с чем нет.

Улыбаясь, он смотрит на Эстель. Она ему тоже улыбается. Выходит, на этот раз пронесло.

— Названием, конечно, служит фраза из поэмы Теннисона „Титон“. Кстати, пока мы не отправились дальше — кто такой Титон?

Молчание. Он всматривается в лица. Никто не знает. Даже Дрейер. Господи, как это типично! Титон их не интересует, потому что до него целых два шага от самой темы. Хаксли, Теннисон, Титон. Один шаг до Теннисона еще терпимо, но ни шагом дальше. Конец любопытству. Как правило, им на все наплевать…

— Серьезно, никто из вас не знает, кто такой Титон? И никто не пожелал выяснить? Что ж, тогда советую всем посвятить часть выходных чтению „Мифов Древней Греции“ Грейвса и самой поэмы. Должен сказать, не представляю, как можно изображать интерес к роману, не озаботившись хотя бы смыслом его названия.

Собственное раздражение огорчает Джорджа, едва оно вырывается наружу. Боже, он и правда становится занудой! Хуже всего, он не знает, когда это случится. Не успевает взять себя в руки. От стыда он избегает их взглядов — Кенни Поттера в особенности — зацепившись взглядом за противоположную стену.