Одинокий некромант желает познакомиться (СИ)

— Сука, — сказал Арвис прежним голосом и горло потрогал, пожаловался, — больно…

Он вывалил белесый язык и глаза скосил, силясь его разглядеть, а когда не вышло, вздохнул.

— Арвис, — позвал Земляной. — Можешь подойти ко мне?

— Бить будешь?

— Не буду.

Арвис потряс головой.

— А…

— Он должен выйти из круга сам. Человека… или не человека он пропустит, — Глеб коснулся перстня. На первый взгляд мальчишка был собой. На нем остались ошметки тьмы, но и те таяли. Пару дней голова поболит, да и тело тоже: сущность изрядно корежит энергетические каналы.

Но пройдет.

Если он и вправду чист.

— Будешь, — с уверенностью произнес Арвис. — Плохо. Я. Делать. Я сделать плохо.

Он пожевал губу.

— Сидение здесь ничего не изменит, — миролюбиво произнес Земляной. — Так что не упрямься. Не хочешь ко мне? Ладно, иди к Глебу.

— Анна.

— Анны здесь нет.

— Звать. Анна хорошая!

— Не спорю, просто замечательная, и было бы неплохо ей помочь. Но видишь ли, дружок, вместо этого мы должны возиться с тобой.

Арвис оттопырил губу. Он уселся, скрестив ноги, и застыл, то ли задумавшись, то ли прикидывая, удастся ли выбраться из рунной ловушки.

…порой твари были хитры.

Порой они прикидывались людьми и столь успешно, что и опытные Мастера не замечали. И не отпускала мысль, что твари просто хотели жить.

Вот только безумие не отпускало.

— Я… виноват.

— Виноват.

— Я не хотеть!

— Верю.

— Я… плохой?

— Нет, ты не плохой, — Земляной подошел к краю круга. — Все ошибаются. И ничего страшного не произошло. Было бы куда хуже, если бы тварь просто поднялась.

Мальчишка качнул головой.

— Иди, — велел Глеб. — Я с ним посижу… и этого любопытного тоже забери.

— Я ничего, я так… — Мирослав Аристархович погладил стену. — Кладка очень старая… если дома строились в одно время…

Договаривать он не стал.

Глеб занял место, согретое Земляным. Он прикрыл глаза и приготовился ждать. Мальчишка был упрям, а вот тварь…

…нельзя показывать страх.

Впрочем, тварь его все равно чуяла.

— Они. Плакать. Много. Там. Кровь. Много. Там. Я слышать, — Арвис заговорил первым. — Помочь. Им. Хотеть.

Он потрогал горло.

— Болит?

Кивок.

— Выходи. Лечить будем.

Арвис покосился, но встал, сделал неловкий шаг и замер.

— Боли-и-ит, — прохныкал он, схватившись за ногу.

— И это вылечим. Выходи. Я не злюсь. Никто не злится.

Мальчишка опустился на четвереньки и пополз, двигался он нервно, дергано, будто не до конца освоившись с телом. А вот границы будто и не заметил.

— Вот и хорошо, — Глеб подхватил его и потянул. — Вставай. Пойдем, целителя вызовем. Полежишь денек-другой… есть хочешь?

Арвис тряхнул головой и предупредил:

— Я помнить. Что быть. Она говорить мной. Я помнить, что она говорить. Плохо. Много плохо.

— Это не ты.

— Они думать Арвис плохо. Раньше. Выгребок. И еще… — он добавил пару слов покрепче. — Сказать, ему уходить. От людей.

Надо же, а говорит он куда больше, чем за все предыдущие месяцы.

— Арвис не хотеть. Здесь быть хотеть. И там.

— Значит, Арвис останется, — Глеб провел по острому плечу.

Он совершенно не умел утешать мальчишек, которые сами не умели принимать утешения.

— Ты от них отличаешься. А они отличаются от остальных людей. И поверь, другие боятся их не меньше, чем они тебя. Со временем вы привыкнете друг к другу.

Друзьями они вряд ли станут.

— Только и ты не задевай их, ладно?

— Арвис… не будет.

Он опять горло потрогал, жалуясь:

— Болит.

— Пойдем, — Глеб подхватил мальчишку на руки, благо, весил тот не больше коробки с костьми. Арвис замер. — Все нормально, просто тебе пока стоит поменьше шевелиться. Когда я попал под иного, я неделю пластом лежал.

— Ты? Попасть?

Брови недоверчиво сдвинулись.

— А то… иногда… Мастера дают почувствовать, каково это…

…темный склеп.

И призыв, на который тьма откликнулась. Голос отца, доносившийся откуда-то издали. Сил у него почти не осталось, но и того, что было, хватало.

Предчувствие.

Страх, сковавший по рукам и ногам. И ощущение, что воздух исчез.

Память.

Та вот никуда не исчезла. Глеб прекрасно помнил и пол склепа, грязный, с прорастающей сквозь камни травой, белесой, потому что света было мало, но упертой. Помнил, как его выворачивало на этот пол. И как отец, вцепившись в волосы, сказал:

— Здравствуй, тварь. Как тебя зовут?

Шипение.

Она не желала говорить, но разве спорят с Мастерами? И боль приходила, подстегивая. Он помнил и ненависть, сжимавшую сердце, и монотонный речитатив заклятья…

— Больно, — участливо поинтересовался Арвис и, подняв руку, провел грязными пальцами по лицу Глеба.

— Больно, — врать им смысла не имело.

Да и зачем?

…интересно, когда полиции станут известны подробности, его, Глеба Белова, жизни, как скоро они вцепятся в вымышленное его безумие?

— Не слушать. Тварь не слушать.

— Не буду.

…он провел в круге три дня, и все три дня отец беседовал с тварью. Он привел мать, и тварь говорила ей слова, от которых Глеба до сих пор мутило. Он оставил сестер, пусть и полагал их бездарными, и тварь развлекалась, доводя их до слез.

А потом, когда ее все же изгнали, Глеб лежал один.

Его боялись. Даже мама, хотя она-то понимала, что Глеб не виноват.

— Тебе тоже. Целитель.

— Мне уже не поможет, — Глеб плечом толкнул дверь.